Книги c Анной Наринской

Ричард Йейтс

СПБ.: Азбука-Классика, 2009

Выход русского перевода романа Йейтса с очевидностью приурочен к премьере его экранизации, которую снял сделавший в свое время "Красоту по-американски" Сэм Мендес. Составившуюся таким образом пару необходимо разбить. Так что скажем сразу: книга гораздо лучше фильма. Во всех отношениях, но лично меня больше всего задевает вот что: создатели экранизации во многом обращаются с текстом Йейтса как литературный критик — они разъясняют. То есть показывают, что имел в виду автор. Что он, в сущности, хотел сказать своей книгой. Для этого за кадром играет выразительная музыка, герои усиленно жестикулируют, а также произносят дополнительные исповедальные монологи, которых Йейтс не мог бы написать в принципе. Не мог потому, что его проза представляет собой пример писательской сдержанности, почти минимализма. Удивительный пример того, как, рассказав бытовую историю, почти не уделяя внимания предметным деталям, не погружаясь в философствования и практически не занимаясь препарированием психики своих героев, автор создает картину времени, работающую лучше любых документальных фильмов, и картину души, и сегодня ни на грамм не потерявшую актуальность. А исполненная эмоций и сентенций ретрокартина Мендеса по сравнению с этим выглядит грубой и простоватой.

Ричард Йейтс родился в 1926 году в городке Йонкерс, граничащем с нью-йоркским районом Бронкс. События его детства и юности выглядят планом будущих произведений. Родители развелись, когда ему было три. Во время Великой депрессии мальчику вместе с матерью пришлось кочевать с места на место. В 1944-м Йейтса призвали в армию, он воевал во Франции, служил в оккупированной Германии. В армии Йейтс заразился туберкулезом, потом получил инвалидность, потом вернулся в Америку, потом женился. Чтобы прокормить семью, он подрабатывал чем только мог — например, написал несколько речей для сенатора Роберта Кеннеди. В 1959-м жена ушла от него, выиграв по суду опекунство над их двумя дочерьми.

В 1961 году в свет вышел первый роман Йейтса "Revolutionary Road" — его у нас сейчас и напечатали под названием "Дорога перемен". Этот перевод названия, надо сказать, полностью уничтожает его многозначность: Revolutionary Road — не только метафора того, что происходит, вернее, могло бы произойти с героями книги, но и просто название улицы в поселке в Западном Коннектикуте, где они живут. Хотя тут переводчика Александра Сафронова обвинять не приходится — эта игра слов, похоже, действительно непереводима. Куда более обидно наблюдать, как он старательно пытается справиться с другими трудными задачами вроде адекватного перевода нью-йоркского сленга, заставляя героев Йейтса произносить такие тирады: "Да уж, мозгоправы прибалдели бы от меня. Ну прям тебе гнездилище психов".

В год выхода "Revolutionary Road" вошел в финальный список престижной Национальной книжной премии (вместе с "Ловушкой-22" Джозефа Хеллера и "Киноманом" Уокера Перси), критика единодушно заявила, что в американской литературе появилось новое большое дарование, а знаменитые писатели — Курт Воннегут, Дороти Паркер, Уильям Стайрон, Теннесси Уильямс и Джон Чивер — признали, что их полку прибыло. Но ни эта, ни одна последующая книга Йейтса не продалась тиражом более 12 тыс. экземпляров, что совсем немного для американского книжного размаха. Со смерти Йейтса в 1992 году его книги не переиздавались — до нового всплеска опять-таки критического интереса к "забытому писателю" в начале двухтысячных. По идее фильм Сэма Мендеса призван перевести этот "интерес в узких кругах" в интерес массовый.

Но проблема здесь вот в чем: этот фильм и есть массовый вариант книги. Те, кому понравится экранизация, книгу, скорее всего, не полюбят. Роман — и это даже важнее всяких лучше/хуже — неизмеримо жестче и страшнее фильма. Йейтс вообще, может быть, самый жесткий писатель, взявшийся вести летопись "безнадежной пустоты" существования провинциальной Америки. Незамутненную прямоту его взгляда не искажает ни ирония, присущая его современнику Джону Чиверу, ни поэтичность, свойственная его последователю Реймонду Карверу. И хоть герои Йейтса вполне обаятельны — симпатичные супруги, принявшие волнующее решение перебраться из удушливой американской провинции в блистательный Париж,— зерно их гибели заложено в них с самого начала. Они — это важно — отнюдь не являются жертвами социальных условий или обстоятельств. Они сами и есть эти обстоятельства. Их ошибки неотменимы, как и их катастрофа. Подобно античным трагикам, Йейтс, поставив своих героев на исходные позиции, отходит в сторону и наблюдает за ними со стороны. Древние отдавали своих персонажей на волю рока. Йейтс тоже. Только рок его героев — это они сами.

Михаил Мейлах

М.: Новое литературное обозрение, 2008

Михаил Мейлах — петербургский филолог, спец по вагантам и обэриутам, диссидент, советский зэк, отсидевший четыре года за распространение антисоветской литературы и сразу после освобождения уехавший из опостылевшего совка. 16 лет в мировых столицах и на мировых задворках он расспрашивал русских и не русских балетных стариков об их полной приключениях жизни, о давно исчезнувших труппах, о забытых и всемирно известных персонажах. Из семи десятков разговоров выросла альтернативная история русского балета ХХ века.

Мейлах, конечно, пристрастен — как, впрочем, и все влюбленные в свой предмет авторы. Из собранных им фактов получается, что все балетные школы и труппы мира вышли из петербургского императорского Мариинского театра. Что от Великобритании до Южной Америки и Австралии главные национальные кадры ковались в частных школах русских педагогов, репертуар поставляли русские хореографы, а русские артисты первенствовали во всех труппах. Продравшись сквозь чащу неизвестных в России имен балетных деятелей и названий балетов, можно наконец уяснить, что стало с дягилевской труппой после смерти великого импресарио, чем отличаются "Русские балеты полковника де Базиля" от "Русского балета Монте-Карло", откуда взялась русская труппа у человека со сказочным именем маркиз де Куэвас, из чего вырос Американский балетный театр и многое другое.

Но это — для балетных фанатов. А люди нормальные могут прочитать совершенно святочные истории о фантастических побегах из страны Советов. О нищих потомках аристократов, которых бесплатно учили балету легендарные балерины Мариинки, чьи мужья с княжескими титулами, облачившись во фраки, топили печки в репетиционных залах и готовили обеды.

О скитаниях бродячих балетных трупп, часто не имевших денег на переезд в другой город, но приглашавших оформлять свои спектакли Сальвадора Дали, Анри Матисса, Андре Дерена, Рауля Дюфи, Хуана Миро, Андре Массона и прочих корифеев. О беби-балеринах — о ставших звездами 13-15-летних девчушках, опекаемых строгими мамашами, которые варили им борщи, следили за нравственностью и ревновали к успехам конкуренток.

Сэм Тэйлор

М.: Эксмо

Второй роман молодого американского автора, в недавнем прошлом американского корреспондента The Observer и автора диссертации о Брюсе Спрингстине. В Америке и Англии "Амнезия" произвела на рецензентов самое благоприятное впечатление, ее в один голос хвалили даже обычно совсем не ласковые критики британских газет.

Главный герой, Джеймс Падью, живет в Амстердаме с девушкой Ингрид и вдруг понимает, что что-то забыл. Буквально — совершенно не помнит предшествующих переезду в Амстердам трех лет своей жизни. Он возвращается в университетский город, где учился, снимает там квартиру и пытается найти ответы на вопросы, которые даже не может сформулировать. Джеймс догадывается, что его амнезия как-то связана с самоубийством студента, покончившего с собой три года назад. Его поиски часто оборачиваются фантасмагорией: когда он находит манускрипт, в котором описываются события, происшедшие в Лондоне в начале XX века, и узнает в одном из героев себя, когда преследует таинственного человека по имени М. или когда заходит в бар, полный астрологов, готовых предсказать Джеймсу будущее. Герой не любит романов и не смог дочитать до конца практически ни одной книги, "раздраженный или утомленный отсутствием смысла, очевидным безумием автора или растянутостью повествования... Разве не очевидно, что землемеру К. следовало оставить попытки добраться до замка, Ахаву прекратить преследовать белого кита, а судьям оправдать Мерсо?" В своих поисках смысла он не страдает типичной для литературного героя одержимостью, напротив, прошлое и память приходят к нему сами. И хотя сам Джеймс книжки не жалует, роман о нем оказывается романом о чтении как об опыте, который приходит к тебе извне, метафизике, настигающей тебя вопреки твоему желанию. Жалко, что ко всей этой истории автор так и не придумал подходящего завершения, и единственное, что здесь разочаровывает,— это конец. Наверное, было бы лучше, если бы Тэйлор, как и Кафка, которому он, очевидно, подражает, остановился на полуслове — в конце концов, стремления и поиски всегда интереснее всего, что можно вообразить в финале.