Премьера кино
Самый эксцентричный отечественный комедиограф Юрий Мамин снова подтверждает это звание картиной "Не думай про белых обезьян" — про питерского официанта, связавшегося с городскими сумасшедшими и открывшего в себе третий глаз. Эффект от сновидческо-белогорячечного визуального ряда усугубляется тем, что персонажи разговаривают исключительно амфибрахием — мало с чем сравнимое эстетическое удовольствие получила от фильма ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Новая картина Юрия Мамина избыточна во всем — у нее даже названия фактически два: "Не думай про белых обезьян" вдохновлено известной буддистской легендой, а подзаголовок "Лицо халдея" пытается играть на многозначности слова, обозначающего как древний месопотамский народ, так и современного официанта, плюс к тому же, как сказано в предваряющем титре, "алчного человека с замашками лакея". Примерно такого человека представляет собой в начале герой Михаила Тарабукина, в барменской бабочке жонглирующий шейкерами на фуршете по случаю какой-то кинопремьеры. Будучи принят за артиста из-за своего смокинга, но тут же услышав обидную реплику "Да у него ж лицо халдея", работник общепита, подойдя к зеркалу, начинает ощущать первое смутное сомнение в правильности своей жизни и пока еще неосознаваемую тягу к прекрасному.
Прекрасного в "Белых обезьянах" так много и оно настолько не знает меры и удержу, что периодически переходит в свою противоположность, а безобразное, на которое авторы тоже не скупятся, аналогичным образом, перейдя какую-то грань, приобретает своеобразную художественную ценность. Наиболее двойственное и амбивалентное впечатление в этом смысле производит главная героиня (Екатерина Ксеньева), олицетворяющая по контрасту с меркантильным халдеем бескорыстную духовность неопределенного рода занятий. Официант обнаруживает ее голой под душем в чердачном помещении, отправившись по поручению начальника и будущего тестя расширять ресторанный бизнес — оказывается, гражданка сбежала из сумасшедшего дома, куда в пессимистической картине мира Юрия Мамина неизбежно приводят духовные искания. Оказавшись на свободе, представительница духовности под тем или иным предлогом оказывается голой каждые десять минут и, даже когда на нее наконец накидывают минимальное школьное платье, находит способ показать, что трусы на ней отсутствуют как таковые. Сначала думаешь, может, это художественный прием, показывающий раскрепощенность и внутреннюю свободу героини, но присмотревшись, понимаешь: нет, обычный эксгибиционизм.
Вскоре к одной пациентке присоединяются еще два беглых психа: пьющий художник (Алексей Девотченко) и бывший актер, теперь выдающий себя за китайского монаха и постоянно медитирующий на живописной крыше, позволяющей любоваться не только почти голым артистом Анваром Либабовым в позе лотоса, но и шпилем Петропавловки на заднем плане. Попытка делового сотрудничества халдея с психическими кончается тем, что ангажированный расписывать новый трактир художник переносит на сцены свои делириумные босхианские кошмары, и заведение "Райский уголок" приходится переименовать в "Преисподнюю" к восторгу жирных немецких туристов, но к ярости хозяина, халдейского тестя со жлобскими вкусами. Конфликт между материальным и духовным, который начинает раздирать героя, приводит к тому, что у него действительно прорезается натуральный и довольно большой третий глаз, хотя и не совсем на том месте, где его традиционно принято искать.
Впрочем, сам процесс метаний героя между возвышенными безумцами и приземленными жлобами — наименее интересное в фильме Юрия Мамина, который сам не слишком похож на художника, страдающего от окружающей пошлости в обществе потребления. (В каком обществе потребления и мире чистогана кто-то дал бы денег на такое специфическое кино?) Гораздо любопытней и остроумней наезды режиссера Мамина не на халдейскую алчность, а на культурный истеблишмент, как, например, пародия на съемки "Русского ковчега" в Эрмитаже. В одной из сцен революционные солдаты и матросы наставляют штыки на робко жмущуюся к стене аристократию, но тут вступает отдельной партией стилизованный под Пиотровского танцор в очках и красном шарфике, делающий угрожающие па ножкой в сторону солдатни и как бы обороняющий культуру от революционных масс. Юрий Мамин в своем фильме обороняет не столько культуру, сколько безумие, которое действительно может охватить при мысли, что всю жизнь придется просидеть в офисе или пробегать с подносом, но никакой альтернативы, кроме белых обезьянок, ласково стучащихся в окно палаты для буйных, не предлагает.