Выставка живопись
В Третьяковской галерее проходит выставка "Искусство Ярославской и Костромской земель XVIII-XX веков. Поиски, находки, открытия". Она посвящена 70-летию искусствоведа-реставратора Саввы (Савелия) Ямщикова, открывшего для широкой публики живопись провинциальных художников, которая прозябала в безвестности в музеях Ярославля, Костромы, Рыбинска, Углича, Переславля-Залесского и других городов Поволжья. Открытиям и первооткрывателю воздавала должное АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Из хрестоматийных, допущенных в большую академическую историю русского искусства вещей только портреты супругов Тишининых из Рыбинского музея, единственная подписная работа Ивана Вишнякова. Она свидетельствует о том, что в середине XVIII века в России имелись не только портретисты под стать Джозефу Райту из Дерби, но и натура, утонченная и просвещенная, под стать тем леди и джентльменам, которых упомянутый Райт находил в своем Дерби. А вот "Мальчик в коричневом кафтане" Петра Дрождина из Ярославского художественного музея — лучший, может быть, детский портрет в русской живописи XVIII века, чистая душа, руссоистский идеал как таковой — в эту большую историю не попал.
Не попал туда Дмитрий Коренев, ярославский Левицкий, оставивший целую портретную галерею благотворителей и попечителей местного дома призрения — между прочим, первую в провинции, созданную аж в 1786-м. Не попал Григорий Островский, солигаличский Рокотов, на протяжении десятилетий живописавший семейство помещиков Черевиных,— кисть его расцветала по мере того, как увядали и старели его модели. Не попали Иван Тарханов, угличский Тропинин, и Павел Колендас, Филипп Отто Рунге из Переславля-Залесского, отточивший свой немецко-романтический стиль на детях фабрикантов Темериных. И великий мастер ярославского купеческого портрета Николай Мыльников, который в образах купцов Астаповых — еще Островский, а в образах купцов Соболевых, особенно Даниила Семеновича,— уже Достоевский, не попал тоже.
Даже Ефим Честняков — художник-поэт и философ-космист, этакий Уильям Блейк из деревни Шаблово Кологривского уезда Костромской губернии, пытавшийся построить в Шаблове цивилизацию всеобщего благоденствия, да не нашедший общего языка с большевиками,— хоть и был страшно моден в конце 1970-х, как все "наивное" и "примитивное", а до сих пор остается на обочине искусствоведческих интересов. Что уж и говорить о "неизвестных художниках" и прочих "монограммистах" — если бы не Савва Ямщиков, их бы вообще никогда не увидели в столицах.
Это сейчас Савва Ямщиков известен в первую очередь как борец с реституцией и разоблачитель "русофобов" из Минкульта. В брежневскую эпоху вся музейная Россия знала его как борца с идиотами, присматривающими за культурой на всех уровнях — от местных райкомов до союзных ведомств.
Приезжал из Москвы, скандалил, заступался за местных музейщиков и краеведов, мнение которых начальство обычно ни в грош не ставило, перетряхивал запасники, где благополучно гнило некогда награбленное в купеческих домах и дворянских усадьбах, вывозил на реставрацию в центр Грабаря (в Третьяковке на каждой этикетке рядом с именем художника имя реставратора). Делал выставки — честняковских невест, колдунов и "тетеревиных королей", как костромской ответ Марку Шагалу довез до Парижа и Флоренции. Пробивал каталоги, статьи в "Правде" и сюжеты в программе "Время". Начиная с 1960-х Савва Ямщиков и его сподвижники латали дыры в большой истории русского искусства, вводя в оборот купеческий портрет и провинциальную усадебную культуру. Это была не просто научная революция назло марксистско-ленинскому официозу: вместо одномерной магистральной линии — множество локальных историй, повседневность, антропология. Это был патриотизм — в самом хорошем смысле этого любезного Савве Ямщикову слова.