В китайском актуальном искусстве 1990-х Чжан Хуань — это примерно как Олег Кулик в российском актуальном: главный специалист по радикальным акциям. Чжан Хуань прославился на весь мир как раз такими, мазохистскими, сделанными с риском для жизни, перформансами.
В начале 1990-х Чжан Хуань входил в группу художников-акционистов "Пекинский Ист-Виллидж", существовавшую полулегально на трущобной окраине китайской столицы. Перформанс — как искусство, равно далекое от официозного монументализма и коммерческого станковизма,— был для них формой политического сопротивления. Истерзанное тело — символом государственного насилия. И формой языка, выразительного, как плакат.
В ход шло как собственное тело, так и коллективное: вскоре Чжан Хуань начал вовлекать в свои действа добровольцев. Выкладывал пирамиду из обнаженных людей на вершине горы, увеличивая ее высоту на целый метр. Загонял толпу в пруд, повышая тем самым уровень воды. Эти поэтические акции, буквально демонстрировавшие, что природный ландшафт может прямо на глазах измениться под воздействием социального, были восприняты во всем мире как метафора китайского чуда. А Чжан Хуань — как критик китайской модернизации — стал интернациональной звездой и в 1998-м перебрался в Нью-Йорк.
Эпоха героического акционизма 1990-х закончилась 11 сентября 2001 года. К этому времени Чжан Хуань слегка забронзовел. Украшал Старый и Новый Свет монументами по мотивам своих самых знаменитых перформансов, разъезжал по миру с гастрольными перформансами: "Моя Америка", "Моя Япония", "Моя Австралия", "Мой Рим"... И вдруг уехал в Шанхай.
Припал к истокам. Вернулся к тому, чему учился в пекинской Академии художеств: к живописи, графике и скульптуре. Разумеется, не в академическом духе. Ваяет из пепла огромные головы. Пишет пеплом картины — по фотографиям времен культурной революции. В общем, ушел от тела — в эмпиреи духа. Один художник умер — родился другой. Акционист переродился в философа. Этого другого, отшельника-буддиста, и выставляют в Москве — впервые.