Фестиваль театр
Два месяца назад польский радикал Ян Клята показал Москве свой "Трансфер!" (см. "Ъ" от 24 сентября), в котором собравшиеся в Ялте Сталин, Рузвельт и Черчилль обсуждали границы новой Европы, наяривая на гитарах и перекидываясь в карты. АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА обнаружила, что герои французской революции в его "Деле Дантона" выглядят еще нелепей.
Любитель фарсов и умелый мастер развенчания мифов, Ян Клята во вроцлавском "Театре польском", похоже, задался целью переосмыслить все узловые моменты истории. В "Трансфере!" амбиции и эгоизм мировых лидеров оттенялись трагедиями реальных людей: участвовавшие в постановке старики — свидетели событий — рассказывали, как решения Ялтинской конференции исковеркали их судьбы. В "Деле Дантона" господину Кляте удалось повернуть вполне традиционную пьесу Станиславы Пшибышевской (по ней когда-то снял свой фильм Анджей Вайда) так, что "реальными свидетелями", уже не одну сотню лет расхлебывающими последствия Великой французской революции, чувствуют себя сами зрители.
"Террором вы разрушите экономику и приведете страну к банкротству, из которого она не вылезет еще лет пятьсот",— реплика, брошенная Дантоном Робеспьеру, кажется столь же сегодняшней, что и весь сценический антураж: сценограф Мирек Качмарек заполнил маленькую сцену хибарами-гаражами, кое-как сбитыми из фанеры и картона. В гараже живет и Робеспьер. Там же принимает ванну, застывая в картинной позе, словно примеряя на себя недавнюю смерть Марата.
Противоречия сторонников Дантона (Марчин Чарник) и Робеспьера (Веслав Чихий) поначалу кажутся мелкими разборками автовладельцев. И те и другие — кучка неряшливых плебеев, только сторонники Робеспьера вослед своему хилому вождю изображают аскезу, позволяя себе единственное плотское удовольствие — ковырять, погрузившись в ванну, между пальцами ног. А последователи брутального, жизнелюбивого Дантона в перерыве между пламенными митингами устраивают плотоядные игры со своими женами и даже выступление в суде превращают в дискотеку, где заводилой становится все тот же Дантон.
Оправдывая свою славу театрального диджея, Ян Клята щедро оттеняет политические речи рок-версиями "Интернационала" и "Марсельезы" и совсем уж попсовой "Do you really want to hurt me?" (ее распевают оппозиционеры перед казнью). Но этот веселенький "оживляж" лишь оттеняет ужас происходящего. Заглушить музыку, а вместе с ней и обличительные речи Дантона под силу лишь бензопилам. Пахнущие бензином, подобные маленьким визжащим гильотинам, бензопилы в руках сторонников Робеспьера оказываются главным "аргументом" в борьбе за дело революции.
Однако Клята ставит спектакль вовсе не о том, как низок был на самом деле Робеспьер, а о том, как омерзительно бывает воплощение самых высоких революционных идей. "Мальчики стреляют. Хорошие мальчики!" — так столетие спустя скажет о русских революционерах героиня "Доктора Живаго". Парадокс и трагизм спектакля Яны Кляты в том, что он тоже — о хороших мальчиках. Поначалу последовательно развенчивая своих героев (в ключевые моменты скрытые картонными будками, из которых торчат только головы, они вообще кажутся куклами), он все же оставляет их героями — в смысле величия духа и чистоты помыслов.
Женоподобный поэт Демулен после ареста томно закатывает глаза и рыдает в голос, но отказывается от свидания с Робеспьером, сулящего ему шанс на спасение,— ведь это было бы предательством Дантона. Сам же Дантон, несмотря на всю свою фарсовую грубость, в иные моменты прямо-таки величественен. Робеспьер ему не уступает. Прекрасный актер Веслав Чихий, способный быть то уродливым, то красивым, по-детски наивным и слабым и по-звериному резким, словно бы соединяет в себе тонкое обаяние Евгения Миронова и взрывной темперамент Владимира Машкова. По сути весь спектакль его маленький, грязный Робеспьер только и делает, что примеряется к неминуемой смерти. Или, свернувшись комочком на куче опилок, молит о чем-то взбалмошную дебелую девку в красном колпаке. А она в ответ смачно полощет горло чем-то красным, чтобы раскатисто выплюнуть: "Р-р-революция!"