Премьера театр
На сцене Театра имени Вахтангова дрезденский театр с петербургскими корнями Derevo показал спектакль "DiaGnose". За вычурным названием скрывается обычный "Диагноз" — фантазии лидера театра Антона Адасинского навеяны, по его словам, тяжелой формой гепатита, который он перенес несколько лет назад. С художественными осложнениями заболевания ознакомилась МАРИЯ Ъ-СИДЕЛЬНИКОВА.
Питерскому театру Derevo, артисты которого однажды уехали в Дрезден и обратно не вернулись, в этом году исполнилось двадцать лет. За это время в репертуаре лысой бесполой труппы набралось десять спектаклей, но даже с таким скромным багажом им удается активно гастролировать по миру и подсаживать на свои театральные ритуалы все новых почитателей. Впрочем, родоначальник Derevo Антон Адасинский слово "репертуар" не признает, как и другие академические термины, по его мнению, посягающие на творческую свободу и загоняющие его в тесные рамки. Он предпочитает рассуждать о вибрациях, энергиях и глубинных смыслах. С жанровой принадлежностью у театра тоже непросто: пантомима и клоунада достались в наследство от полунинских "Лицедеев", танец буто подцепили у легендарного японца Мина Танаки, а "древесную" мифологию додумали сами. В "DiaGnose" эта эклектика достигла клинической формы.
Спектакль, начавшийся и без того с получасовой задержкой, еще минут пятнадцать раскачивался. Для начала господин Адасинский традиционно отправился в народ: "пациент" в больничной рубахе угрожал зрителям первых рядов сверкающей саблей, и те, кому это было впервой, шарахались не без удовольствия. Потом на авансцене закружилась не менее традиционная бумажная метель; семеня ножками, выбежали крошечные лысые медсестры-ангелы, выехал на лыжах сутулый "медведь", уполз за кулисы изнемогающий "больной".
Галерею персонажей пополнили буйная пчела, вертлявый бармен, сиамские близнецы и прочая нечисть. Среди главных декораций были части тела больного (или выздоравливающего) Антона Адасинского — ноги, руки, ребра и голова, которая в виде полной луны и месяца болталась над сценой. Установить хотя бы малейшую логику в происходящем, находясь в здравом уме, было решительно невозможно. Эмоциональной картинки, которая при всей бессюжетности и абсурдности спектаклей у Derevo почти всегда в итоге складывается, тоже не получилось.
Некоторую живость внесли только сцены деторождения. Первым разродился сам господин Адасинский: под раскаты грома из недр черного балахона в корчах вылез его живой клон женского пола. Лысая женщина не более полутора метров роста тут же поселилась на шее у новоиспеченного отца. Если новорожденная символизировала тот самый гепатит, то ей надо было бы припадать к печени, а так это выглядело типичным остеохондрозом. Следующими от бремени освободились исполинские картонные ноги, раскорячившиеся посреди сцены,— из промежности бодренько вылез лысый человек, размером побольше. Ноги больше не понадобились — их задвинули в углы сцены. За этим последовали скучные монотонные этюды, напоминающие горячечный бред.
Впрочем, спектакль выявил историю совсем другой болезни. То, что было когда-то новаторством Derevo: экспрессивные тела танцовщиков, вылепленные словно из пластилина, мистические манифесты господина Адасинского и оригинальная пантомима — превратилось в посредственные штампы, кочующие из спектакля в спектакль. И если "672 укола и 96 таблеток", по словам господина Адасинского, спасли его самого от верной смерти, то на здоровье его театра это никак не сказалось.