Премия литература
"Ъ" продолжает обзор книг, выдвинутых на премию "Русский Буккер" (см. "Ъ" от 20 и 21 ноября). АННА Ъ-НАРИНСКАЯ изучила предложенные Владимиром Шаровым в романе "Будьте как дети" варианты воплощения евангельской максимы в жизнь.
Есть мнение, что "Русского Букера" Владимиру Шарову дадут. Роман "Будьте как дети" таков, что за него как-то даже неудобно не дать. Там разговор принципиально идет о самом важном. Там — на пространстве отдельно взятой души и в историческом контексте — препарируется русская вера, заставляющая идти до самого конца, вплоть до кромешного безумия и абсурда. Что до исторического контекста — то, надо сказать, именно переписанная Владимиром Шаровым отечественная история, вернее один ее эпизод, составляет самую цепляющую или, выражаясь языком маркетинга, рекламоемкую часть книги. Даже те, кого отечественная художественная литература вообще-то не интересует, про этот роман слышали — потому что там "есть что-то такое про Ленина".
Действительно есть — на протяжении нескольких глав герой романа пересказывает лекции, который некий преподаватель истории по фамилии Ищенко уже в постперестроечные годы читал воспитанникам ульяновского интерната для детей с физическими недостатками. Лекции эти посвящены последним четырем годам жизни Ленина. Эти годы, рассказывал больным детям учитель Ищенко, изолированный болезнью и интригами вождь провел в безостановочных и напряженных разговорах с Богом, к которому он даже не то чтобы обратился, но присутствие которого наконец глубоко и окончательно осознал. В результате этого мистического общения Ленин понял, что истинным, "самым пролетарским из пролетариатов" являются дети. То есть такой потенциал имеется в каждом ребенке, но особенно раскрывается в обездоленных — в сиротах, в бездомных, в калеках. "Ваша всемирная революция,— пишет шаровский Ленин Троцкому,— революция детей".
Лев Давидович новые идеи Владимира Ильича принял, равно как и Феликс Эдмундович. Все вместе они начинают готовить эту всемирную революцию нового типа, а именно — новый крестовый поход детей в Святую землю. По мысли Ленина, на Иерусалим должны отправиться детские отряды, в каждом из которых обязательно должна иметься своя чрезвычайная комиссия, состоящая из закаленных несчастьями слепоглухонемых детей. Пока же поход готовится, Владимир Ильич использует свое ухудшающееся состояние, чтобы самому физически и умственно уподобиться "самым пролетарским пролетариям".
Все это рассказывается тоном убедительным и серьезным. И автора даже хочется заподозрить в розыгрыше, в том, что, поведав нам, как очень уже больной, но просветленный Ленин, лежа в кровати с Крупской, "идет" по телу жены, перебирая указательным и средним пальцами, а Крупская в это время с надеждой думает "что срок настал, именно сегодня исполнится обещанное, столь долго ею жданное: как Сарра она понесет", он все-таки прыснет и скажет что-нибудь уместно детское, вроде "обманули дурака на четыре кулака".
Ничего подобного, однако, не происходит. Равно как и не происходит ничего превращающего этот смешной бред или, если хотите, искусно выстроенную параисторию в до конца осознанное и потому до конца серьезное высказывание. Впечатление такое, что автор до конца сам не понимает — в каком он это смысле, что на каждом повороте своей маленькой ленинианы он оставляет себе лазейку, не желая расставаться с возможностью выбора. Непроясненность отношений автора с Лениным отбрасывает тень на все остальные линии романа. На относящийся к XIX веку эпизод обращения в христианство северного народа энцов (неразвитого народа-ребенка) скрывающимся от уголовного преследования драгуном Перегудовым. На покрывающую почти весь XX век историю духовных исканий крестной матери главного героя — юродивой (уподобившейся в юродстве ребенку) Дуси. На рассказ о драме этого героя (она тоже связана с ребенком — безвременно умершим). Сложенные вместе все эти части повествования должны особым образом иллюстрировать и раскрывать вынесенную в заглавие цитату из Евангелия. И вообще речь в романе идет о серьезнейших проблемах и трагедиях, о тяготах духовного поиска. Все герои — глубоко верующие люди, а многие даже приняли монашество. Но все же когда автор описывает, например, картины одного из этих героев такими словами: "Сережа собирал, лепил человеческие лица, как Господь когда-то — нас самих из глины, но ничего из них не выделял, люди на его холстах, родившись из праха, будто суслики из норы, не отступали от него и на шаг", думаешь — не может быть, чтобы он это серьезно. А когда главный герой, от лица которого ведется повествование, подробно и вдохновенно описывая любовные игры с возлюбленной, настойчиво называет ее шею "шейкой" и, более того, сообщает, что "шейка была ее заветной территорией",— ну, тут вообще непонятно, что думать.