Приватизацию включают во всенародное движение за наполнение бюджета. Ей придется нелегко.
*****************************************************
Перспективы приватизации в послечубайсову эпоху: трудно, но можно
Денежные аукционы или инвестконкурсы? Пожалуй, лучше аукционы: с инвестициями очень уж надувают
Ваучерная приватизация все-таки будет осуждена. Ничего эпохального из этого не вытечет
Чубайс перед уходом из ГКИ успел поприжать льготы трудовым коллективам
Земля и недвижимость помаленьку приватизируются. Но очень помаленьку
Интервью Сергея Беляева: Теперь нужно приучить кредиторов обращаться в суд
В Уголовном кодексе вскоре появится злостное банкротство
Предприятия здравоохранения будут приватизироваться совершенно нетривиально
********************************************************
Приватизация в свете диалектики
Переходит количество в качество,
А обратно — уже никогда.
Песня.
Прошедший месяц был одновременно и богат, и крайне беден приватизационными событиями. Богат — хотя бы потому, что сменился председатель Госкомимущества. И сторонникам, и противникам приватизации придется осознать, что Анатолий убайс ей более не синонимичен. Поначалу это обстоятельство, бесспорно, кажется странным, но со временем все привыкнут. А в какой степени такое разделение двух сущностей пойдет на пользу обеим, выяснится достаточно скоро.
Г-ну Чубайсу, надо полагать, уход с поста главного приватизатора страны окажется в немалой степени выгоден. В учебники экономической истории он уже, считай, вошел, — а в ближайшем будущем титул протагониста массовой приватизации сулит куда меньше лавров, чем разнообразных поношений: уже в этом обзоре мы расскажем о новой их порции, исходящей, как в былые дни, от законодательной власти. Титул главного экономиста правительства, носимый г-ном Чубайсом теперь, — тоже, разумеется, не сахар: бранить будут и тут, да и как бы не жестче прежнего. Но тут налицо и утешения: и возросший масштаб деятельности, и, что практически важнее, гораздо большая размытость ее границ. Если г-н Чубайс думает о громкой политической карьере, то, надо признать, он сделал в ней существенный шаг вперед.
А вот на ходе российской приватизации смена лидера, похоже, отразится невесело. Каковы организаторские и лидерские возможности Владимира Полеванова, мы пока не знаем, но почти независимо от них он проигрывает в сравнении со своим предшественником сразу в двух отношениях. Во-первых, Чубайса лично поддерживал президент. Конечно, бывали случаи, когда эта поддержка видимым образом давала сбои, но она, безусловно, наличествовала — и в критические моменты неизменно демонстрировалась публично. Нет ничего невероятного в том, что такую поддержку со временем получит и г-н Полеванов — но именно только со временем, да и то при совпадении Бог весть скольких благоприятных условий.
Во-вторых, знаменитая напористость Анатолия Чубайса имела прекрасную основу: перед ним стояла совершенно четкая задача (если угодно, он сам ее и поставил), и он мог себе позволить давить в одну точку, почти не оглядываясь по сторонам. А у Владимира Полеванова такой сверхзадачи нет — или, лучше сказать, у него их слишком много. Поэтому он может оказаться в положении регулярной части в джунглях: нападают со всех сторон, а куда наносить основной удар — неизвестно.
Проблема усугубляется провозглашенным еще при Чубайсе — и вполне разумно провозглашенным — переходом к индивидуальному рассмотрению приватизационных проектов. Одно дело, когда ГКИ говорило оппоненту: закон для всех один; кругом — марш! — и совсем другое дело, когда оппонент будет говорить ГКИ: да ты погляди на мои уникальные особенности! куда ты лезешь со своими надуманными схемами! Понятно, что при второй постановке вопроса приватизировать станет гораздо хлопотнее — и дольше. Авторитет, который г-н Чубайс успел накопить в успешных боях, скажем, с отраслями и регионами, тут бы ох как пригодился.
Мы, впрочем, вовсе не хотим сказать, что российская приватизация теперь неизбежно начнет стагнировать: указанные нами трудности вовсе не фатальны. Даже и в личностном аспекте — Чубайс ведь не на Луну улетел, он продолжает курировать Госкомимущество и, надо полагать, поможет родному ведомству в случае чего. Да и отход от жестких схем приватизации не смертелен для процесса реструктуризации собственности: на смену им все более четко вырисовываются жесткие схемы разбирательства с неплатежеспособными государственными предприятиями — об этом мы тоже поговорим в следующих главах обзора. Процесс приватизации вполне может заметной частью пойти по каналам банкротства. С точки зрения государства как собственника это было бы вполне естественно: избавляться в первую очередь от убыточных маетностей.
Возвращаясь к нашему начальному тезису — о том, что в ноябре в анализируемой области произошли достаточно важные события, — напомним, что в истекшем месяце вступило в силу положение о денежных аукционах (текст положения и комментарии к нему Ъ опубликовал в #39). Таким образом, казалось бы, созданы все предпосылки для реального начала второго этапа приватизации.
Но, с другой стороны, ноябрь был все-таки крайне беден событиями. Видимо, обозреваемый месяц оказался типичным переходным периодом: из-за перестановок в приватизационных органах до самой приватизации дело так и не дошло.
Надо сказать, что наблюдаемые в этом единство и борьба противоположностей оказались не единственным диалектическим постулатом, который вспоминался при взгляде на события прошедшего месяца. С великолепной наглядностью сработал и другой закон — отрицание отрицания: кто бы мог подумать — Госдума стала самым активным сторонником приватизации — в то время как Госкомимущество (по обычаю) вяло сопротивлялось Думе даже и в этом вопросе — см. ниже.
Жаль только, что никак не проявился знаменитейший из трех законов диалектики — закон перехода количества в качество. Видимо, потому, что и погони за количеством в последние месяцы не наблюдалось — к вялотекущим продажам остатков с чековых аукционов слово "количество" даже как-то и не идет. Кстати говоря, появились серьезные опасения, что столь кислые темпы продаж имеют не только субъективные (не продают!), но и объективные (не покупают...) причины. Как сообщили нашему корреспонденту в Российском фонде имущества, участились случаи срыва денежных аукционов: покупатели либо просто не являются, либо не оплачивают сделанных покупок. Мы уже неоднократно обсуждали неизбежность возникновения спросовых ограничений на новом этапе приватизации — очень может быть, что они возникли гораздо раньше — и на более низком уровне, чем предполагалось.
Как бы то ни было, отказавшись от погони за количеством, приватизаторы так и не перешли к качеству. Но отойдем на некоторое время от диалектической терминологии — и рассмотрим более подробно произошедшие события.
Денежные аукционы или инвестиционные конкурсы?
Недели две назад в Госкомимущество поступил запрос из Думы. В документе содержалось несколько характерных вопросов: о притоке иностранных инвестиций, о планируемых поступлениях в бюджет от приватизации и проч. Кроме того, Госдума неожиданно проявила большой интерес к составу акционеров крупных приватизированных предприятий, затребовав полные реестры акционеров практически всех предприятий нефтяного комплекса, электроэнергетики, связи и телекоммуникаций и т. д.
Запрос, ничего не скажешь, занятный. Не в том даже дело, что ГКИ не владеет реестрами и что эта информация вообще является закрытой — парламентариям позволительно не знать таких мелких подробностей. В принципе непонятно, почему Дума заинтересовалась этой информацией — в самом деле, интерес к подобным сведениям, как правило, проявляют либо брокеры, либо правоохранительные органы, но чтобы законодательная власть... Единственное объяснение, которое нам приходит в голову: депутаты надеялись из анализа реестров выяснить, сколь далеко зашел процесс скупки отечественной индустрии иностранцами. А о том, что выяснение этого вопроса по реестрам акционеров — задача если и разрешимая, то во всяком случае сложная и небыстрая, депутатам также никто не рассказал.
***************************************************
Государственная Дума настоятельно потребовала от ГКИ скорейшего проведения денежных аукционов — но при этом отнюдь не стала сторонником приватизации
***************************************************
Но и это далеко не самое интересное. По имеющейся информации, Госдума настоятельно потребовала от ГКИ скорейшего проведения денежных аукционов (причем зачастую вместо запланированных инвестиционных конкурсов) — в связи с необходимостью пополнения бюджетных средств. О том, в какой степени бюджет-95 зависит от приватизационных поступлений, как и о том, насколько ожидания оных поступлений в проекте бюджета завышены, Ъ подробно писал в #41.
В Госкомимуществе это требование, естественно, вызвало некоторое сопротивление. Естественно — по трем причинам. Первая заключается в обычном духе противоречия — все, что идет из Думы, как прежде из Верховного Совета, в ГКИ за два года не без оснований привыкли принимать как атаку — и неплохо научились отражать.
Кроме того, у Госкомимущества так и не открылось второе дыхание: после изматывающего рывка на последнем этапе чековой приватизации предпринимать еще один рывок — как принято говорить среди новых русских — "в лом".
Наконец, существует и третья причина. По мнению ряда ответственных сотрудников Госкомимущества, проведение инвестиционных конкурсов для предприятия значительно более эффективно, чем проведение денежных аукционов. А поскольку экономической целью приватизации главным образом все-таки является привлечение инвестиций в экономику, а не пополнение бюджета, то и проведение денежных аукционов вместо инвестиционных конкурсов не слишком эффективно. Зато другая часть сотрудников ГКИ настаивала именно на проведении аукционов, а не конкурсов, соглашаясь в этом с Госдумой.
Эта дилемма представляется нам весьма любопытной — остановимся на ней подробнее.
На наш взгляд, проведение инвестиционных конкурсов в нынешней России — пустое дело. Прежде всего, нет никаких гарантий исполнения победителем инвестиционной программы. Правда, если в течение трех лет (обычный срок внесения инвестиций) победитель конкурса не выполнит свои обязательства, то его лишат пакета акций — но что там еще будет через три года? Не говоря о возможных политических изменениях, просто отметим, что за три года любое предприятие можно довести до ручки — чем инвесторы нередко и занимаются.
Да что там толковать об инвестиционной программе — по имеющейся информации, зачастую не выполняются не только требования о внесении инвестиций в течение трех лет, но и даже "требование первого взноса", по которому инвестор обязан в течение первого месяца после заключения договора купли-продажи внести 20% заявленного объема инвестиций на счета эмитента, в том числе 0,5% от этой суммы в равных долях на счета фонда имущества и комитета по управлению имуществом. Казалось бы, что после срыва этого обязательства органы приватизации должны немедленно аннулировать договор с победителем конкурса — ведь если инвестор манкирует первым взносом, средств лишаются именно они. Однако даже этого не происходит: приватизационные органы благодушно прощают обиду и не разрывают договор с надувателем.
Впрочем, иногда — не будет преувеличением сказать: в исключительных случаях — инвестиции все же вносятся. Но тут встает вопрос об их оценке.
Дело в том, что внесение обыкновенных денег на счет эмитента для осуществления им закупок оборудования, пополнения оборотных средств etc. неэффективно из-за привычной российской проблемы — налогообложения. Разработчики процедуры инвестконкурсов так и не смогли добиться от законодателей освобождения поступающих от инвестора средств не только от налога на прибыль, но даже и от НДС. В результате инвестиции, как правило, вносят чем угодно, но только не деньгами. В качестве вкладов передаются сомнительные патенты, лицензии, даже "ноу-хау" — но только не деньги. Иногда в качестве вклада поступает и оборудование.
Об оценке нематериальных активов лучше и не поминать: эта проблема, как правило, не имеет адекватного разрешения даже на Западе. Но в российских условиях невозможно определить даже и реальную ценность оборудования. Предприятия зачастую получают оборудование на миллионы долларов (по заявленной стоимости) — со свалки. Это не преувеличение: экспертам Ъ известно несколько случаев, когда в качестве инвестиций на приватизированные предприятия поступало списанное западное оборудование. Конечно, и оно иногда бывает лучше отечественных аналогов, — а все же, как говорится, за державу обидно.
Есть, наконец, еще одна заковыка, связанная с инвестконкурсами — чисто юридическая. Как известно (и это было закреплено еще в изменениях к Типовому плану приватизации, утвержденному распоряжением ГКИ #1602-р от 15 сентября 1993 года), победитель инвестиционного конкурса в случае осуществления инвестиций на сумму не менее половины первоначального уставного капитала общества может потребовать увеличения уставного капитала общества на 50% с бесплатной передачей ему акций. (Правда, реально это происходит только в том случае, если соответствующая запись имела место в плане приватизации — хотя, например, в случае с Братским алюминиевым заводом РФФИ внес такую запись только в информационное сообщение об инвестиционном конкурсе, который проходил после двух чековых аукционов. Это стало приятным сюрпризом для участников оных аукционов, поскольку все их надежды на проведение спекулятивных операций после того, как победитель инвестиционного конкурса получил контрольный пакет, просто рухнули.) Проведем несложные подсчеты. Как правило, на конкурс выставляется 20% акций. Это означает, что в случае расширения уставного капитала на 50% инвестор получит (20 + 50) : (100 + 50) = 46,7% акций общества — в общем, контрольный пакет.
А внести средств на половину от первоначального уставного капитала общества (это в ценах-то 1992 года!) — дело плевое, копейки. В самом деле, если уставный капитал какого-либо предприятия превышает 500 млн руб. — то это уже промышленный гигант. Значит, внеся 250 млн руб. (то есть $70 тыс.), можно получить контроль над предприятием. А остальные инвестиции — они-то в течение трех лет. А за три года... ну, вы сами понимаете.
В довершение всех прелестей нельзя не отметить, что устроители инвестиционных конкурсов додумались предлагать инвесторам единовременную оплату пакета акций по номинальной стоимости — уж приличий ради можно было бы цену эту повысить хотя бы в несколько десятков раз...
Но вернемся к юриспруденции. Беда в том, что увеличение уставного капитала таким путем незаконно. В самом деле, возможность этого была регламентирована распоряжением ГКИ — пусть и в дополнение к постановлению правительства. Между тем, известное постановление правительства #601, Типовой устав созданного в процессе приватизации АО и, что самое смешное, программа приватизации на 1994 год, утвержденная указом президента #2284, однозначно говорят, что увеличение уставного капитала относится к компетенции собрания акционеров. С тем, что распоряжение ГКИ по рангу ниже вышеуказанных документов, едва ли можно спорить. Однако экспертам Ъ известен только один случай, когда увеличение уставного капитала после победы инвестора на инвестиционном конкурсе получило бы одобрение собрания акционеров: это произошло на собрании акционеров АО "АвтоВАЗ" после того, как AVVA стал победителем инвестиционного конкурса по продаже акций автогиганта. Но то — AVVA, там люди грамотные; другим-то инвесторам и в голову не приходит необходимость такой процедуры. А это означает, что любой арбитраж может признать такую сделку недействительной. Ну а это — новый инвестиционный конкурс, новые недействительные сделки и так далее. В общем, для предприятия еще те удовольствия.
С денежными же аукционами ситуация значительно приятнее. В самом деле, пусть покупатели на денежных аукционах, как мы уже упоминали, действительно часто не выполняют свои обязательства, то есть оплата пакета акций не производится. Но такие сделки признаются недействительными в течение месяца, а не трех лет — в случае, если за указанный срок инвестор не внесет средства. И в течение месяца можно осуществить новый аукцион. Таким образом, даже если предприятию на денежном аукционе попадется неблагонадежный инвестор — пусть даже два подряд — то уж, во всяком случае, на третий месяц и бюджет, и предприятие получат средства — причем в виде живых денег, а не списанного оборудования или ну очень нематериальных активов.
Описанная проблема беспокоит отнюдь не только экспертов Ъ. Недавно корреспондент Ъ видел в ГКИ письмо замминистра финансов Андрея Казьмина с вполне сходной аргументацией. В качестве примера неудачного инвестиционного конкурса в письме приводился конкурс по заводу "Квант" (крупнейшему производителю электронной техники в России — об этом конкурсе мы писали в #18). Как утверждается в письме г-на Казьмина, победитель конкурса — концерн ИВК — не внес первый взнос деньгами, и всю инвестиционную программу (на сумму-то 800 млн руб.!) — в основном выполнил поставкой чертежей. А сколько стоит чертеж? Вот и мы не знаем. А контрольный пакет уже у ИВК, — завод-то продан.
******************************************************
Разворачивание массы денежных аукционов может привлечь новый приток иностранного капитала — а может всего лишь отвлечь его с рынка российских blue chips
******************************************************
В свете всего сказанного мы склонны предположить, что ГКИ вплотную перейдет к разработке плана-графика денежных аукционов — и выставит на аукционы все возможные пакеты акций, которые (к счастью) еще не проданы на инвестиционных конкурсах. Что будет на этих аукционах — пока одному Богу известно. Ясно лишь одно: в первую очередь на денежные аукционы попадут те предприятия, акции которых продавались на чековых аукционах. В перечень не смогут попасть предприятия нефтедобычи, электроэнергетики и телекоммуникаций — ибо у них уже все акции (кроме закрепленных в федеральной собственности пакетов) проданы. Зато других предприятий может быть хоть пруд пруди. Оптимистам не возбраняется ожидать по этому поводу мощного притока иностранного капитала. Пессимисты, видимо, рассудят, что иностранные деньги просто-напросто уйдут с рынка акций blue chips (ценных бумаг предприятий перечисленных выше отраслей) и перейдут на рынки акций предприятий новых отраслей — и стало быть, следствием ожидаемого расцвета денежных аукционов станет всего лишь очередное понижение курсов акций blue chips.
Впрочем, до разрешения очередного спора оптимистов и пессимистов еще довольно далеко: следует опасаться, что составление плана-графика чековых аукционов пройдет не так быстро, как хотелось бы. Дело в том, что и у ГКИ, и у РФФИ (что фонду как продавцу большинства выставленных на всероссийские чековые аукционы предприятий особенно не к лицу) базы данных далеко не в идеальном состоянии.
Так что начало массовой денежной приватизации в который раз откладывается — на этот раз по чисто техническим причинам. И все же луч света в темном царстве забрезжил.
Ваучерная приватизация будет осуждена. И ничего
Тех, кто, прочитав начало предыдущей главы, решил, что "медведь в лесу сдох", и отныне Дума, забыв прежние убеждения, принялась пуще Госкомимущества радеть за приватизацию, нам придется разуверить: ничего подобного не произошло. Дума понукает ГКИ живее разворачивать денежные аукционы вовсе не из внезапно вспыхнувшей любви к разгосударствлению. Просто депутаты, как и практически все, кто имеет хоть какое-то отношение к управлению российской экономикой, уже месяц страдают сущим помешательством на бюджете — точнее говоря, на пополнении его доходной части. Можно подумать, все вдруг всерьез поверили, что, если загнать в бюджет все имеющиеся в стране деньги до последней полудохлой копейки, тут-то и начнется долгожданное оживление экономики. Странно, конечно, — но этот психологический феномен выходит за пределы нашего обзора.
Что же касается отношения Думы к приватизации, то в нем ничего не изменилось. 7 декабря депутаты Госдумы на пленарном заседании рассмотрели вопрос "Об итогах ваучерной приватизации в РФ". С докладом выступил Владимир Полеванов.
В кратком (было отведено всего 10 минут: означенная тема разрабатывалась парламентариями многократно) выступлении новый председатель ГКИ охарактеризовал приватизацию как состоявшуюся, необратимую и беспрецедентную по своим масштабам: приватизировано 80,6% подлежащих этой процедуре предприятий, 72% — малых предприятий, получен доход в 1 трлн руб. Однако г-н Полеванов признал, что ваучерный период нельзя назвать "двумя годами сплошных побед": не удалось восстановить управляемость в промышленном секторе и сохранить эффективные производственные цепочки, еще только предстоит наладить систему управления госпакетами акций... Из чего, собственно, по его словам, и вытекают проблемы, которые ГКИ намерено решить в рамках уже денежной приватизации.
Отвечая на многочисленные и подчас носящие явно провокационно-политический характер вопросы депутатов, г-н Полеванов, в частности, предложил всем, кто располагает какими-либо компрометирующими руководство ГКИ материалами, обращаться по этому поводу в суд, а присутствие среди экспертов ГКИ значительного числа иноземцев объяснил общемировой практикой грантов.
Как только Владимир Полеванов сошел с трибуны, спикер Госдумы Иван Рыбкин поочередно поставил на голосование два проекта постановления об итогах первого — чекового — этапа приватизации: Комитета по собственности, приватизации и хозяйственной деятельности, а также — депутатской группы "Новая региональная политика". Лаконичный проект думского комитета предлагал в первом пункте "признать итоги чекового этапа приватизации неудовлетворительными", а во втором — "предложить правительству РФ создать совместную рабочую группу по доработке Государственной программы приватизации". Проект НРП по тону был несколько резче, но по сути сводился к тому же. Однако при голосовании ни один из проектов не набрал необходимого числа голосов. И "комитету Буркова" было поручено представить на рассмотрение Госдумы вариант постановления, согласовав его с НРП. В кратком комментарии для Ъ г-н Бурков выразил уверенность в том, что согласованный вариант появится в самое ближайшее время — тем более что вопрос создания "рабочей группы" уже обсуждался им с Владимиром Полевановым. Не исключено, что уже к моменту выхода журнала постановление будет принято Думой.
Чего следует ожидать от этой рабочей группы? Вряд ли она принесет какие-либо сногсшибательные новости. Позиции сторон — правительства и Думы — достаточно прояснились еще весной в ходе слушаний по этой проблематике. А в какой степени именно теперь стороны готовы идти навстречу друг другу, предсказать трудно. Но прогнозировать не слишком спорое продвижение в этом трудном согласовании, пожалуй, можно — хотя в одном из проектов постановления правительству и предлагается вынести на рассмотрение Думы программу послечековой приватизации, "скорректированную с учетом дополнений и предложений, высказанных фракциями, комитетами и депутатами" не позднее 15 декабря.
Словом, произошедшее в Думе не удивительно — за исключением, пожалуй, одного момента. Даже к слушаниям "Об итогах ваучерной приватизации" сколько-нибудь полной статистики этой — согласимся с г-ном Полевановым — беспрецедентной кампании представлено не было. Бесспорно, для этих слушаний оказалось вполне достаточно и той горстки цифр, которая была распространена среди депутатов: доходы бюджета (наваждение какое-то!) — менее одного процента, приватизировано столько-то предприятий, в федеральной собственности закреплено столько-то таких-то пакетов акций. Да и этих цифр никто не упоминал — незачем было. И про криминализацию, и про распродажу за бесценок без цифр говорить даже удобнее.
Но для серьезного анализа результатов этой фантастической по масштабам и темпам акции цифр явно не хватает. Гигантские объемы информации по чековым аукционам, инвестторгам, конкурсам и т. д., накопленные в Российском центре приватизации, недоступны публике ни в сыром, ни в обработанном виде. Впрочем, в обработанном они едва ли будут очень привлекательны для исследования. По крайней мере, состоявшаяся больше месяца назад шумная презентация труда ГКИ и РЦП под названием "500 крупнейших приватизированных предприятий" закончилась полнейшим конфузом. Тут же выяснилось, что эта брошюра сделана на крайне сомнительных методических основаниях и изобилует ошибками, как диктант второгодника. РЦП обещал вскоре выдать исправленную версию (конечно, там, где четырех месяцев после окончания ваучерной приватизации не хватило для работы, все спасет лишняя неделя), но что-то этой исправленной версии не видать.
Мы не знаем, какие средства вкладывает Госкомимущество в анализ приватизационной информации, но, судя по результатам, этих средств не хватает для найма десятка студентов экономического факультета и покупки двух компьютеров. Ведь таких затрат заведомо должно было бы хватить, чтобы все, кому это интересно, уже смогли узнать, что, где, когда и почем продавалось — вот тогда бы и поговорили как следует об итогах ваучерного этапа российской приватизации.
Но пока с итогами придется подождать. Вернемся же к текущим событиям.
Его прощальный поклон
23 ноября в Минюсте было зарегистрировано распоряжение ГКИ #2546-р от 24.10.94 г. "Положение об определении стоимости акций, продаваемых работникам приватизируемого предприятия и приравненным к ним лицам и составляющих в совокупности более 10% обыкновенных акций" — одно из последних распоряжений, подписанных на посту председателя ГКИ Анатолием Чубайсом.
Документ этот крайне любопытный: по сути это новый вариант Положения о закрытой подписке — для предприятий, планы приватизации которых были утверждены в соответствии с Основными положениями Программы приватизации государственных и муниципальных предприятий после 1 июля 1994 года.
********************************************************
Анатолию Чубайсу в последние дни пребывания на посту председателя Госкомимущества удалось реваншироваться за летнее поражение — и соорудить экономические рычаги, которые сильно помешают трудовым коллективам скупать крупные пакеты акций своих предприятий
********************************************************
Анатолию Чубайсу удалось напоследок довольно изящно изменить Основные положения — в той части, в которой в июле этот документ был Чубайсом проигран. Речь идет о тех самых злополучных льготах трудовым коллективам, которые ГКИ так
стремилось урезать — да не вышло. Но давайте по порядку.
Итак, согласно документу, при выборе первого варианта льгот работникам предприятия продают обыкновенные акции по стоимости, определяемой по данным баланса предприятия за отчетный квартал, предшествующий дате утверждения плана его приватизации. При этом продажа осуществляется с учетом льгот, предусмотренных п. 3.4.1 Основных положений.
Что же такое стоимость акций, "определяемая по данным баланса предприятия за период, предшествующий ..."? Согласно Положению, она устанавливается следующим образом. Номинальная стоимость акций умножается на некий коэффициент, определяемый так. Из суммы активов предприятия вычитается величина убытков (по остаточной стоимости) и раздел второй пассива баланса. Не станем утомлять читателя бухгалтерскими подробностями, просто скажем, что, по-видимому, имеется в виду размер собственных средств предприятия минус его убытки. Далее эта величина делится на уставный капитал предприятия (который, напомним, по Основным положениям рассчитывается на 1 января 1994 года). Полученный коэффициент составит что-то похожее на book value — то есть стоимость чистых активов в расчете на одну акцию (правда, при расчете book value необходимо также вычесть средства целевого финансирования и нематериальные активы). Таким образом, цена выкупа акций работниками по закрытой подписке при первом варианте льгот будет индексироваться с учетом инфляции: величина активов будет расти пропорционально инфляции, а уставный капитал останется неизменным.
Итак, этот пункт противоречит пункту 3.4.1 Основных положений — ибо там говорится, что работники приобретают акции в пределах до 10% уставного капитала по номинальной стоимости. И если в документе по поводу работников предприятий есть совершенно непонятная формулировка насчет учета льгот Основных положений, то в отношении администрации прямо сказано, что ее работники приобретают акции не по номинальной стоимости, а по полученной при помощи расчетного коэффициента цене.
При втором варианте льгот авторы Положения пошли еще дальше. В том случае, если при проведении закрытой подписки суммарное количество акций, приобретаемых работниками, не превышает 10% (это при втором-то варианте, который изобретен, чтобы оставить в собственности трудового коллектива контрольный пакет акций), работники предприятия покупают его акции по номиналу. Иначе цена определяется с учетом вышеуказанного расчетного коэффициента. Примерно так же поступили и с третьим вариантом льгот.
Таким нехитрым способом г-н Чубайс отчасти добился того, чего не удалось добиться при принятии Основных положений — сокращения льгот трудовым коллективам: своим распоряжением он ввел экономические рычаги, препятствующие легкому получению акций работниками предприятия.
Приватизация земли и недвижимости
О важности приватизации земли с любой точки зрения: политической, экономической, социальной, да и нравственной — можно особенно не распространяться, дело очевидное. Важность этой проблемы нередко использовалась даже отчасти извращенным образом. В ходе бесчисленных баталий вокруг приватизации ее сторонники не раз безошибочно разыгрывали простую двухходовку: стоило поднять вопрос о приватизации земли, как аграрии и коммунисты немедленно взвивались на дыбы, тем самым несколько теряя способность адекватно воспринимать маневры оппонента. Этим обстоятельством неизменно удавалось воспользоваться — отступившись для вида от приватизации земли (а на самом деле оставив этот вопрос до лучших времен), приватизаторы могли спокойно добиваться разгосударствления всего чего угодно.
Между тем, президент упорно издавал указы, регламентирующие земельную приватизацию, — причем не только приватизацию участков под приватизированными предприятиями. Например, указ #1767 от 27 октября 1993 года "О регулировании земельных отношений и развитии аграрной реформы в РФ" касался значительно более широкого круга вопросов, чем приватизация земли под приватизированными предприятиями. Однако, не говоря уж о нивах и пашнях, даже под предприятиями приватизировать землю практически не удавалось.
(Сопротивление продаже земли в частные руки порой принимает откровенно фарсовые формы. Об одном таком случае на днях вполне случайно узнал корреспондент Ъ. Дело в том, что в указе #631 от 14.06.92 г., утверждающем порядок продажи земли под приватизированными предприятиями, есть оговорка о том, что "не подлежат продаже... земли историко-культурного назначения". Так вот, власти N-ской области постановили, что вся территория области состоит из земли историко-культурного назначения. Ты просишь продать тебе участок под твоей гвоздепрядильной фабрикой? Продать тебе частицу священной N-ской земли? Отойди, сквернавец!
Мы сознательно не называем этого находчивого региона, чтобы не поощрять обмена столь ценным опытом. А то ведь, не ровен час, все промзоны и свалки России получат охранительный статус "историко-культурных"...)
В конце ноября Борис Ельцин подписал Гражданский Кодекс — с той самой знаменитой главой #17. Но едва ли и после этого в ближайшее время начнет развиваться рынок земли.
Поэтому обратимся пока непосредственно к возможностям выкупа земли для приватизированных предприятий. Этот вопрос мы рассмотрим на примере Санкт-Петербурга и Екатеринбурга.
Мэр Петербурга Анатолий Собчак подписал распоряжение, регламентирующее порядок продажи, аренды и регистрации земельных участков. Распоряжение прежде всего касается приватизированных предприятий, которые получили право собственности или аренды участка, на котором они расположены. Разумеется, цены на участки в Санкт-Петербурге различаются в зависимости от месторасположения (в городе выделены три зоны) и колеблются от 600 млн до 2,5 млрд рублей за 1 га.
Но распоряжения — распоряжениями, а на самом деле значительно интереснее рассмотреть реальную ситуацию с выкупом земли предприятием. Реальная же ситуация заключается в том, что если даже сопротивление местных властей (имеющее место в подавляющем большинстве случаев) будет преодолено, то все равно остается непонятным, на какие средства предприятие будет выкупать землю. Например, в таком крупном промышленном регионе, как Свердловская область, заявку на выкуп земли подали всего шесть предприятий. Остальные, по свидетельству сотрудников местного фонда имущества, хотят сделать это, но не могут в силу отсутствия средств.
*****************************************************
В Свердловской области заявки на выкуп земли подали всего-навсего шесть предприятий. А зачем выкупать землю? Ведь при отсутствии законодательства об ипотечных операциях даже кредита под залог земли не получишь
*****************************************************
В самом деле, правительство России в ноябре установило нормативную цену на землю в размере 200-кратной ставки земельного налога на единицу площади земельного участка. При определении нормативной цены земли не учитываются льготы по земельному налогу, а также увеличение размера налога за превышение норм отвода земель. Администрация района или города может повышать или понижать установленную нормативную цену земли не более чем на 25%. И хотя эта цена не является сверхвысокой, многим она не по карману.
Проблема заключается еще и в том, что многие предприятия просто не понимают, зачем нужно выкупать землю. Ведь при отсутствии законодательства об ипотечных операциях даже получение кредита под залог земли представляется сомнительным.
От приватизации земли перейдем к смежному вопросу — приватизации недвижимости.
В ноябре мэр Москвы Юрий Лужков подписал распоряжение #549-РМ "О мерах по привлечению инвестиций в реконструкцию и модернизацию приватизированных предприятий, расположенных на территории г. Москвы". Распоряжение привычно начинается с нападок на чековую приватизацию: "Итоги первого этапа приватизации предприятий и организаций в г. Москве, особенно предприятий потребительского рынка и услуг, показывают, что одним из основных ее недостатков является отсутствие заинтересованности покупателей к вложению средств в реконструкцию, техническое перевооружение и модернизацию предприятий..."
Суть же распоряжения сводится к следующему. Приватизированным предприятиям потребительского рынка и услуг, социальной инфраструктуры и других отраслей городского хозяйства разрешено приобретать в собственность арендуемые ими нежилые помещения на условиях реализации инвестиционных программ. При этом предприятиям, приобретающим недвижимость, разрешается за счет собственных средств, кредитов или привлечения инвесторов реализовать инвестиционную программу, обеспечивающую сохранение профиля предприятия и повышение качества его продукции и услуг. По осуществлении инвестиционной программы все инвестиции учитываются в уставном капитале предприятия (вот вам и собрание акционеров — см. выше), а Москомимущество или Фонд имущества Москвы оформляют передачу предприятию нежилых помещений в качестве вклада города в уставный капитал предприятия. Владельцам предприятия (а не самому предприятию!) предоставлено право приобретения доли города по договорной цене.
Изложенная схема достаточно хитра. Итак, предприятие, которое осуществит инвестиции, получит свое помещение в собственность — но в качестве вклада города. Разумеется, возникает неотразимый вопрос: а зачем предприятию осуществлять инвестиции, если условием получения помещения в собственность является включение городских властей в состав акционеров? Из мазохизма? или из особо горячей любви к родной муниципии?
Да и вообще логика этого распоряжения не вполне понятна. Сейчас г-н Лужков более чем когда-либо озабочен пополнением городского бюджета. В частности, как стало известно Ъ, Фонд имущества Москвы получил задание собрать от приватизации в IV квартале этого года 600 млрд рублей — цифра не маленькая. Продажа арендуемых помещений предприятиям (без всяких инвестиционных программ) заведомо позволила бы пополнить бюджет. Передача же в собственность этих помещений в качестве вклада города доходов городу не принесет — нельзя же, в самом деле, всерьез рассчитывать, что предприятия будут платить дивиденды. Что же касается продажи по договорной цене, то, вероятнее всего, договорная цена будет значительно ниже реальной цены недвижимости — иначе где же пряник, который заставит предприятие осуществлять инвестпрограммы?
Нормативная база процесса банкротств готова
Есть все основания полагать, что в ближайшее время если не основным, то одним из основных каналов приватизации будет продажа несостоятельных госпредприятий. Руководитель Федерального управления по делам о несостоятельности (банкротстве) Сергей Беляев дал интервью Ъ:
*****************************************************
По данным на 28 ноября в перечень неплатежеспособных включено 792 предприятия, на которых работает более 1,5 млн человек. Суммарная кредиторская задолженность — 6,8 трлн рублей, в том числе бюджету — 661 млрд, то есть менее 10%. Суммарная дебиторская задолженность — 3,3 трлн, в том числе долги бюджета — 160 млрд рублей, менее 5%.
Сергей Беляев: Как видите, даже если учесть так называемый мультипликативный эффект — на 4,3, или сколько там, умножить — оказывают ли долги бюджета столь уж существенное влияние? Нет — кроме, конечно, отдельных отраслей. Поэтому когда выступают некоторые наши политики и говорят, что государство — банкрот, и потому все предприятия банкроты, то это не так. Многие обанкротились потому, что не сумели адаптироваться, потому, что менеджмент слабый.
********************************************************
Не могли бы вы хотя бы приблизительно подвести итоги первого года деятельности Федерального управления?
С. Б.: Федеральное управление было создано 20 сентября 1993 года, поэтому до конца прошлого года нам пришлось заниматься чисто организационными вопросами. Необходимо было подготовить указы президента о полномочиях Управления, в которых сконцентрировались бы все права на представление интересов собственника от имени государства, иначе ни один вопрос было бы не решить. Мы, не получив статуса органа исполнительной власти, подчиняясь Госкомимуществу, фигурируем в указах президента и получаем персональные поручения правительства.
Нами создано 83 территориальных агентства, создан центральный аппарат, подготовлен ряд нормативных актов, регламентированы отношения с ГКИ, а также с фондами имущества — нашими партнерами по продаже предприятий-должников.
Вопрос: пошел или не пошел процесс банкротств — это вопрос времени, но мне кажется, что решена главная задача первого этапа становления Федерального управления: создана нормативная база. Причем было найдено несколько, на мой взгляд, достаточно эффектных решений.
Например, я считаю, что очень красивым решением было разделение понятий неплатежеспособности и несостоятельности. Это перекидной мостик в законодательство о банкротстве, где определены внешние признаки несостоятельности через неудовлетворительную структуру баланса. Так мы нашли, как мне кажется, один из основных рычагов воздействия на государственные предприятия. Ведь Федеральное управление выступает от имени государства именно с целью предотвращения банкротства госпредприятий. Закон о банкротстве распространяется на все формы собственности, но с его помощью реорганизовать государственное предприятие, не включив это в полномочия Федерального управления, мы не могли.
Вот теперь найден этот механизм. При более детальной проработке его с отраслевыми министерствами и ведомствами, чем мы сейчас и занимаемся, мы найдем способы структурной перестройки предприятий различных отраслей экономики. В частности, нам удалось построить подобного рода отношения с "Роскомметаллургией", с Минтрансом, с "Росуглем". Сейчас мы строим такие взаимоотношения с "Роскоммашем", хотя это ведомство сильно критикует наши критерии неплатежеспособности. Главный упрек в наш адрес: мы при признании структуры баланса неудовлетворительной не делаем никакой разницы по отраслям. Но делаем-то мы это намеренно — чтобы финансовые условия отделить от каких-либо иных.
*****************************************************
Сергей Беляев: Мы заставили руководителей предприятий считаться с тем, что законодательство о банкротстве есть. А теперь следует его раскачать: кредиторы должны все-таки обращаться в суд. Ведь наши возможности влияния на государственный сектор рано или поздно будут исчерпаны.
******************************************************
Главное — мы заставили руководителей предприятий считаться с тем, что законодательство о банкротстве есть. А теперь следует его раскачать: кредиторы должны все-таки обращаться в суд. Ведь наши возможности влияния на государственный сектор рано или поздно будут исчерпаны.
Наши критерии платежеспособности высоки потому, что мы верим в выживаемость нашей экономики. Поэтому мы хотим,
превентивно оценивая финансовое состояние предприятий, начать принимать меры там, где пока еще можно их принимать, а не там, где уже надо констатировать кончину. Это, по-моему, главная ошибка наших оппонентов: вот вы придумали какие-то критерии, хотите нас обанкротить, — такой взгляд показывает, что они плохо оценивают свой собственный потенциал.
А с другой стороны, зачем же давать право на существование абсолютно убыточному предприятию? Его все равно рынок съест, перемелет. И пока это наша собственность, есть смысл, приняв необходимые меры социальной поддержки, спокойно от этой собственности освободиться. А активы продать более эффективному собственнику. А может быть, не просто продать, а передать в Фонд поддержки малого бизнеса: это недвижимость, это инфраструктура для новых предпринимателей, которые не имеют денег на становление, но имеют хорошие идеи. Фактически создание "инкубаторов", я бы сказал.
Ъ: Когда мы с вами первый раз беседовали, такая идея не звучала.
С. Б.: Опыт — основа познания. Когда начинаешь работать по реструктуризации предприятий с целью вывода их из банкротства, начинаешь понимать, что есть вещи, которые как бы сопутствуют этой работе.
Ъ: И в какой степени эта идея воплощается?
С. Б.: Она будет воплощена в планах внешнего управления и в планах подготовки продажи. Представьте себе предприятие из нескольких цехов. В некоторых цехах имеется оборудование, способное достаточно эффективно работать и как-то жить — ведь жили же предприятия, делали продукцию, ее покупали. Но они, к сожалению, отягощены другими цехами, оборудование которых непригодно для выпуска ликвидной продукции. Почему бы их не использовать под эти инкубаторы?
А бывает, предприятия отягощены мобилизационными мощностями, которые до сих пор не сняты. Это — одна из самых главных проблем предприятий так называемого оборонного комплекса: "оборонки" в чистом-то виде не так много.
Ъ: В начале лета, по-моему, был указ о резком сокращении мобилизационных мощностей...
С. Б.: Никто ничего в этом направлении не сделал — по крайней мере, не сделал ничего внятного. Есть странная позиция — нежелание взять на себя ответственность за принятие этого решения. Все идет по принципу: а если завтра война? Кто ответит, какие головы, какие тела к стенке поставят? Будет доктрина, будет сказано, сколько и каких вооружений надо, вот тогда примем решение о снятии мощностей.
Это — одна из главных проблем. Сколько мы решений ни принимали о реструктуризации, о продаже, о введении внешнего управления, действует ответственность руководителей за мобилизационные мощности. А кто же купит-то с таким грузом? Никто. Так и получается: одной рукой как бы сохраняя обороноспособность нашей Родины, мы другой рукой загоняем ее экономику в такую пропасть, при которой никакой обороноспособности просто не будет.
Ъ: Вы с Госкомоборонпромом уже сталкивались?
С. Б.: Сталкивались.
Ъ: Ну и как, в чью пользу счет?
С. Б.: Пока ничья. Чтобы по оборонному комплексу решить вопрос, мы все-таки должны снять ограничения на приватизацию на уровне правительства. Мы сейчас только выходим на несколько предприятий, которые имеют непосредственное отношение к Госкомоборонпрому.
Надежда на бюджет, как известно, призрачна — как, впрочем, и надежда на то, что все предприятия оборонного комплекса станут казенными. Надо перестать людям голову морочить и довериться частному бизнесу.
Поэтому мы стремимся все-таки показать, что вот здесь, на этом предприятии, нужно снимать мобилизационные мощности. А с другой стороны, там, где есть цеха, которые невозможно использовать, — ну давайте, мы не будем их продавать, просто выделим и сделаем там "инкубаторы" для людей, которые готовы начать там действовать, которые будут платить только за услуги: за воду, газ, за свет. И никакой аренды за недвижимость. От этого мы ничего не получим. Мы должны получить от другого: от того, что они начнут выпускать продукцию, от того, что они будут локальными предприятиями через два, три, четыре года. Они будут выходить, они будут разрастаться. Это теория инкубаторов, известная всем.
Ъ: И есть шанс, что через несколько месяцев можно будет увидеть вот такой инкубатор живьем?
С. Б.: Думаю, это возможно. Так что, говоря опять же об итогах, после создания нормативной базы мы продолжаем ее совершенствовать. Сегодня я подписал распоряжение о типовом бизнес-плане (об этом документе — ниже. — Ъ).
И параллельно я считаю одной из главных все-таки задач — подготовить для правительства достоверную картину финансового состояния государственной собственности. И этому подчинена была наша основная деятельность за лето: главным для нас было проанализировать финансовое состояние госпредприятий, выявить их платежеспособность, уведомить об этом все заинтересованные структуры и построить достоверный банк данных. Вот нам удалось выяснить (подчеркиваю — выяснить), что сегодня относятся к федеральной собственности около 40 тыс. предприятий — считая АО, в которых доля государственной собственности свыше 25%. Именно на этот сектор распространяются наши полномочия по принятию решения о несостоятельности.
Силами наших территориальных агентств проверено около 6 тысяч предприятий. Терагентства сначала нам дали данные о предприятиях, теперь начинают заниматься тотальной их проверкой. Кстати говоря, из этих проверенных (а как вы понимаете, предприятия проверяются целенаправленно: те, например, о которых уже есть данные налоговой инспекции, — в первую очередь) 20% на самом деле платежеспособны. То есть миф о том, что все предприятия России неплатежеспособны, не подтверждается.
Ъ: Ну, вообще-то, и 80% — это тоже очень много.
С. Б.: 80 процентов — это проверенных. Теперь дальше. Вот положим, проверили, уведомили. После этого ряд предприятий стремится выйти из состояния неплатежеспособности через различные финансовые операции. И у некоторых это получается.
Ъ: А не кажется вам, что находят возможность выйти в платежеспособные те, кто был неплатежеспособным намеренно? Это не совпадающие категории предприятий?
С. Б.: Нет. Не знаю даже, в какой степени они совпадают: на половину, на треть? — трудно сказать, потому что опыт невелик. Сейчас признали неплатежеспособными около 800 предприятий, в деле находятся еще примерно столько же — и уже поступают к нам сведения, что такие-то предприятия восстановили платежеспособность.
Есть несколько категорий восстановившихся. Первые — это те, кто просто не занимались финансовым бизнесом, не знали, что это такое. То есть они автоматически куда-то чего-то выпускали, у кого-то что-то не востребовали, жили по инерции. И вдруг находятся охотники им подсказать, что есть указы президента, что можно и директора снять. Директор как будто просыпается от летаргического сна и начинает выяснять, может быть, не без помощи финансистов, что у него что-то не так. И начинает целенаправленно работать. Не все же жулики и воры. Есть руководители, которые просто еще живут по инерции, надеясь, что государство им даст деньги, что государство их простит.
К сожалению, есть и такая категория директоров, которая как бы сверхадаптированной к рынку оказалась. Начал крутиться, насоздавал предприятий, все в порядке. И вдруг этому может прийти конец — потому что все время на государственном добре нельзя выезжать. А чтобы сохраниться, надо сохранить платежеспособность. Тогда он использует те же структуры, которые насоздавал, или финансовые средства, которые ушли не в производство, а в параллельные потоки...
Ну а есть и другая категория, где люди просто не на своем месте — и здесь мы не можем просто из-за того, что в жалелки будем играть, оставлять этого руководителя. И не от каждого дождешься добровольного ухода.
Ъ: Принимаемые вами решения еще ни разу не ударились в стенку отсутствия спроса? Вот вы предлагаете продать консолидированный пакет — на конкурсе, на аукционе, — а как никто не купит, что делать?
С. Б.: Пока такого не было, но на этот счет предусмотрен целый набор операций. Если нам не удается реализовать пакет акций, то мы сами через суд можем признать это предприятие банкротом — и тогда решается вопрос через суд, через ликвидацию, через конкурсную продажу в соответствии с законом о банкротстве. Если нет спроса, значит, нет. Значит, это действительно предприятие-банкрот.
Ъ: А не может ли быть так, что тут скажутся недоработки — ваши и фонда, продавцов? Ведь надо же рекламировать товар, надо о нем оповещать.
С. Б.: Не исключаю этого. Поэтому мы ввели специальный этап — предпродажная подготовка. Управляющий разрабатывает условия продажи, выгодные для инвестора, и
занимается его поиском. Выработана целая цепочка взаимодействий, скажем, управляющего со специализированной фирмой, специализированной фирмы с уполномоченным банком. И банк через эту цепочку выступает гарантом инвестиционного предложения и, проводя анализ финансового состояния вместе с управляющим, через свою инфраструктуру готовит собственно предложения. Вот как раз этот механизм мы нащупали.
Я говорю о фирмах, которые специализируются именно на подготовке управляющих. Вот эту идею очень трудно было отстоять. Везде боязнь: а не лежит ли здесь коррупция и преступная связь фирм, банков, наших чиновников? Именно поэтому я думаю, что со временем все это выйдет вообще из структуры исполнительной власти. При проведении реформы невозможно держать государственную машину, которая бы трансформировала общество, сама при этом не трансформируясь. И любой, кто проводит реформу, должен знать, что нет ничего вечного. Я сейчас с уверенностью могу сказать, что ряд структур вполне нормально может себя реализовать в рыночных условиях, не входя в структуры исполнительной власти.
Ъ: Насколько я понял, по отношению к вашей структуре это все-таки вопрос будущего...
С. Б.: Мы должны думать, что предстоит сделать. Нужно двигаться вперед, а вперед можно двигаться только с реформированной структурой.
Ъ: Как вы смотрите на акцентируемую сейчас Госкомимуществом потребность в повышении эффективности управления госсобственностью?
С. Б.: Я убежден, что при сегодняшней структуре собственности эффективно управлять госсобственностью невозможно. Сегодня очевидно, что надо реструктуризировать собственность — тогда она найдет эффективного управляющего. Никогда чиновник не сможет реализовать функции эффективного управляющего госсобственностью. Значит, наверное, есть смысл говорить о несколько ином институте. В частности, о передаче прав управления госсобственностью в частные руки. Здесь главное — условия, приемлемые для договаривающихся сторон.
Однако когда мы говорим об эффективном управлении государственной собственностью, надо соизмерять возможности. Надо сохранить ее ровно столько, сколько мы сможем содержать. Ведь невозможно эффективно управлять, если нет средств на содержание.
Ъ: Полгода назад вы называли страшную цифру: что вам надо еще сделать сорок нормативных актов.
С. Б.: А мы и сделали уже больше двадцати. Самое главное осталось — это закон о банкротстве. Мы уже поняли, что нужно для действительного построения этого института.
Новости в законодательстве по банкротству
В ноябре правительство России приступило к разработке изменений в Уголовном кодексе, предусматривающих ответственность за доведение предприятия до умышленного банкротства. Согласно этим изменениям, должна быть введена уголовная и имущественная ответственность руководителя предприятия "за развал производства и умышленное банкротство".
Критерии, выявляющие умышленное банкротство, равно как и мера наказания по готовящейся статье УК, еще окончательно не разработаны. Напомним, что по действующему законодательству руководитель неплатежеспособного предприятия может быть разве что уволен с занимаемой должности по решению ФУДН — и даже эту, прямо скажем, далеко не адекватную меру социальной защиты принято считать (среди руководителей предприятий) немыслимо страшной и суровой.
Но пока никакая другая ответственность за доведение предприятия до финансового кризиса законодательством не предусмотрена. Поэтому инициатива правительства достойна всяческих похвал — ибо внимательное рассмотрение неизбежно покажет, что заметнейшая доля всех назревших и назревающих банкротств — умышленные (очень показательные материалы по этому поводу можно прочесть на стр. 18 этого номера). И умышленные эти банкротства являются либо прикрытием тривиального воровства, либо предлогом для выбивания льгот под угрозой социальных взрывов — что, пожалуй, еще хуже, ибо сочетает воровство с политическими спекуляциями.
Наряду с кнутом злостным банкротам, банкротам добродетельным (некоторым) уготавливаются и пряники. В ноябре ФУДН разработало правила отбора неплатежеспособных предприятий, которые могут претендовать на государственную финансовую поддержку. Деньги для восстановления платежеспособности предприятия-должника могут быть выделены для расчетов с кредиторами, финансирования реорганизационных процедур, а также на содержание объектов социальной сферы.
Распоряжением #70-р Сергей Беляев утвердил "Методические рекомендации по выявлению неплатежеспособных предприятий, нуждающихся в государственной поддержке, а также по определению неплатежеспособных предприятий, подлежащих выводу из числа действующих в связи с неэффективностью".
Суть предлагаемой методики такова. Неплатежеспособные предприятия делятся на четыре группы в зависимости от ответов на два вопроса: меньше ли среднеотраслевого уровня у них износ основных фондов — и высок ли спрос на их основную продукцию. Предприятия, для которых оба ответа — "да", "не могут являться претендентами на первоочередное получение государственной финансовой поддержки". Еще хуже обернется дело для предприятий, получивших два "нет" — они "подлежат выводу из числа действующих в связи с неэффективностью, если в отношении них не принято в установленном порядке правительством РФ решение о переводе в статус казенного предприятия". С остальными — будут подробно разбираться.
Средства из госбюджета будут выделяться на основании анализа финансового состояния неплатежеспособных предприятий. Кроме того, для получения государственной финансовой поддержки неплатежеспособное предприятие должно разработать план финансового оздоровления (об этом плане — чуть ниже). В бюджете на 1994 год на финансирование неплатежеспособных предприятий выделено 300 млрд руб. По оценкам экспертов
управления, этих средств хватит на поддержку не более 20 предприятий. В проекте бюджета на 1995 год на расходы по санации убыточных производств отводится 800 млрд руб.
Впрочем, если у лже-банкротов (и в особенности у их руководства) конфисковать неправедным образом нажитые средства и пустить их на поддержу реальных банкротов, то и особенных бюджетных затрат не предвидится — на всех хватит и еще останется. К сожалению, как показывает практика, даже самые благонамеренные модификации идеи Шарикова — "все отнять, да и поделить" — неплодотворны.
Другой чрезвычайно интересный документ — точнее говоря, группа документов — утверждены распоряжением ФУДН #98-р в прошлый понедельник. Это типовая форма Плана финансового оздоровления (бизнес-плана), а также методические рекомендации по его составлению и порядок его согласования.
Про этот обширный документ коротко говорить не имеет смысла. Скажем только, что типовая форма подразумевает действительно сущий бизнес-план, вполне отвечающий международным стандартам и даже в незаполненном виде производящий весьма солидное впечатление. Методические рекомендации по составлению плана кажутся (а возможно, и являются) предельно концентрированным конспектом хорошего учебника по экономике фирмы. Даже словарик включен. Нет, правда, — очень полезный и добротный документ.
Несколько смущает экспертов Ъ только один вопрос: кто и когда будет делать такие роскошные бизнес-планы? Если речь идет о том, что такой план должен стать результатом деятельности назначенного на неплатежеспособное предприятие конкурсного управляющего — возражений нет. Однако из разговоров с сотрудниками ФУДН мы вынесли впечатление, что такие бизнес-планы будут требовать от предприятий перед принятием решения о том, как с ними поступить. В таком случае позволительно спросить: если на предприятии есть специалисты, способные грамотно сверстать этакий бизнес-планище, то какого же черта это предприятие неплатежеспособно?
Как приватизировать здравоохранение
Напоследок — о новом мотиве в приватизационных делах.
Табу на приватизацию здравоохранения оставалось незыблемым в течение всей эпохи чековой приватизации. По нынешней программе приватизации разработать нормативный документ, позволяющий приватизировать медицинские учреждения и организации, поручено правительству. Однако длительные обсуждения в правительстве привели к выводу, что такой документ должен иметь статус закона. И сейчас в думских комитетах и комиссиях обсуждаются три проекта закона о приватизации системы здравоохранения: подготовленный Минздравмедпромом, разработанный группой специалистов Госкомимущества под руководством зампредседателя комитета Олега Качанова и написанный специалистами Главного управления методического обеспечения Госкомимущества РФ.
Если два первых законопроекта не содержат особенных новостей с точки зрения способов приватизации, то последний намерен ввести в обиход такие понятия, как некоммерческие организации здравоохранения и медицинские трасты.
Прежде чем перейти к описанию схем действия экзотических для России, но достаточно распространенных в мире (в частности, в Великобритании) форм существования медицинских учреждений, позволим себе несколько отступлений. В нашей стране действует сейчас смешанная система бюджетного и страхового финансирования: фонды обязательного медстрахования должны покрывать непосредственные расходы (оплата труда, медикаменты, питание в больницах) на лечение, а федеральный и региональные бюджеты покрывают все остальные расходы. Правительственные бюджетные ассигнования покрывают сегодня более половины всех расходов на здравоохранение. При постоянном недофинансировании и зачаточном уровне развития страховых фондов встает вопрос о привлечении средств в систему здравоохранения из всех возможных источников. Это — основная задача, решать которую собирались авторы проекта.
В законопроект заложены вполне разумные принципы: отказ от самого понятия бесплатного здравоохранения, акцентирование внимания на товарном характере медицинских услуг — но явно заметны и рудименты прежних подходов. Так, проект не вводит специального перечня услуг, которые можно оказывать на возмездной основе, но допускает государственную тарификацию и введение расценок на те или иные услуги. Эксперты Ъ склонны опасаться, что введение расценок, скажем, на аппендэктомию в недолгом времени привело бы к тому, что от аппендицита стали бы умирать на улицах. Остается надеяться, что проект в этом смысле будет, как говорится, доработан.
Предприятия, прямо не оказывающие медицинских услуг населению, могут при приватизации принимать форму АО, товариществ, быть индивидуальными предприятиями, но с организациями, которые занимаются непосредственным медицинским обслуживанием (больничные стационары, поликлиники и т. д.), дело обстоит иначе. Именно эти предприятия авторы проекта предлагают в процессе приватизации преобразовать в некоммерческие организации и медицинские трасты.
Некоммерческие организации, согласно основам нашего гражданского законодательства, — субъект хозяйствования, вся прибыль которого направляется исключительно на финансирование собственных расходов, причем только тех, которые связаны с уставной деятельностью субъекта. Если на базе государственного или муниципального медицинского учреждения создается некоммерческая организация, то к таким расходам будут относится затраты на оказание медицинских услуг, улучшение их качества, расширение ассортимента.
В некоммерческой организации здравоохранения отсутствуют как лица, имеющие право на получение части прибыли от ее деятельности, так и лица, являющиеся собственниками ее имущества. Важно, что в некоммерческой организации запрещены реорганизация и перепрофилирование (например, из больницы в казино). Соучредителями некоммерческой организации выступают государство, медицинский персонал учреждения здравоохранения, а также юридические и физические лица, выигравшие конкурс на право соучредителя некоммерческой организации.
От имени государства учредителями, вероятнее всего, будут выступать комитеты имущества и отделения Минздрава, внося в качестве вклада право пользования недвижимым и движимым имуществом, находящимся на балансе подразделений Минздравмедпрома. Причем государство вправе перечислять некоммерческой организации соответствующие бюджетные средства, покрывающие затраты на капитальный ремонт, а также затраты на содержание дорогостоящего оборудования.
Медицинский персонал (заметим, только медицинский) заключает договор о совместной деятельности, в котором ведение и руководство совместной деятельностью возлагают на учреждаемую некоммерческую организацию здравоохранения.
Возникает резонный вопрос — кому выгодно участвовать в конкурсах на соучредительство? Вероятно, приватизированным промышленным предприятиям — и фармакологическим фирмам, в том числе иностранным. Промышленные предприятия уже сейчас заключают прямые договоры с медучреждениями, перечисляя средства за оказание медицинских услуг своему персоналу. Выиграв конкурс, соучредитель, вероятно, получит право на обслуживание своего персонала по льготным расценкам. В процессе развития реформы здравоохранения, предусматривающей в том числе и изменение налоговой политики, учредителям некоммерческой организации, возможно, не придется платить налоги при поставках оборудования, медикаментов для обеспечения ее работы. А иностранные компании будут освобождены от уплат таможенных пошлин.
Медперсоналу также выгодно выступать соучредителем. В отличие от акционеров приватизированных предприятий, они не смогут рассчитывать на дивиденды. Однако успешное функционирование организации, сумевшей привлечь сторонних соучредителей и выручить значительные средства от оказания услуг населению, означает для персонала значительное увеличение заработной платы.
Форма медицинского траста приемлема для более сложных систем здравоохранения. Если для поликлиник не нужны крупные капиталовложения, то для больниц и медицинских центров, оказывающих сложные услуги (например, операции) — они необходимы.
Трасты во многом похожи на некоммерческие организации и отличаются от последних лишь более сложной структурой управления и более жесткой формой контроля со стороны государства за капиталовложениями и целевым использованием государственной собственности. Механизм деятельности траста достаточно прост. Медицинский траст появляется там, где уже есть созданная самим персоналом учреждения здравоохранения медицинская некоммерческая организация, которая и принимает в траст от государства весь комплекс имущества бывшего государственного учреждения на основе договора, в котором тщательно прописаны как обязанности, так и ответственность сторон. Траст действует под контролем попечительского совета, перед которым отчитывается руководитель траста. В попечительские советы входят представители минздравотделов, общественности, финансовых органов, соучредители.
Александр Ъ-Привалов, Ирина Ъ-Андреева, Андрей Ъ-Галиев, Наталья Ъ-Калиниченко, Игорь Ъ-Николаев