Книги с Анной Наринской

"Возмущение"

СПб.: Амфора, 2008

Роман Филипа Рота "Возмущение" вышел в Соединенных Штатах два месяца назад. Новое произведение американского классика, как и положено, отрецензировали все серьезные издания. Развернутые статьи поместили высоколобые The New York Review of Books и The New Republic. Удивительно: эти тексты практически идентичны, они сходны длиной, конструкцией и отчетливо заявленной уверенностью авторов в том, что Рот — один из важнейших писателей сегодняшнего дня. Единственное различие состоит в том, что рецензент The New York Review of Books роман хвалит, а The New Republic — ругает. Поэт Чарльз Симик утверждает, что "Возмущение" — отличный роман, еще раз подтверждающий умение Рота писать "кипящую яростью прозу", а журналист и начинающий писатель Джеймс Уолкотт уверяет, что этот роман представляет собой притчу на сюжет "против судьбы не попрешь", изложенную "с апдайковской бойкостью" (термин "апдайковский" здесь употреблен как безусловно негативный).

Объясняя читателю причины своего восхищения/негодования, критики часто приводят одинаковые сцены из романа и апеллируют к одинаковому набору качеств ротовской прозы, которые, по их мнению, в этом произведении триумфально проявлены/досадным образом отсутствуют. А начинают оба рецензента свои тексты с привязки "Возмущения", действие которого происходит в провинциальном колледже во время корейской войны, к ситуации сегодняшнего дня. Чарльз Симик не без патетики пишет о мыслях, приходящих в голову при виде фотографий молодых людей, погибших в Ираке. А Джеймс Уолкотт, не без иронии,— о современных студентах. Они зависают на Facebook и MySpace, карманы у них набиты презервативами, и они совсем не вспоминают о жертвах, которые "любвеобильные пионеры сексуальной революции" принесли ради их теперешнего комфорта.

В романе Рота действительно есть и то и другое — и дрожащая струна неминуемой смерти в том почти бессознательном возрасте, когда все девятнадцать прожитых с момента рождения лет кажутся какими-то глыбами важнейшего опыта, и, возможно, слегка нравоучительное порицание лицемерных пуританских порядков американских университетов, которые продержались до 1970-х годов.

Главный герой "Возмущения", 18-летний Марк Месснер, уроженец, как заведено у Рота, города Ньюарк, уезжает учиться в колледж в Уайнсбург — "маленький колледж изящных искусств с инженерно-техническим отделением, находящийся в сельском округе северной части центрального Огайо", то есть в серую муть провинциальной Америки, туда, где происходит действие знаменитой книги Шервуда Андерсона "Уайнсбург, Огайо".

Из Ньюарка Марк бежит потому, что не может больше сосуществовать со своим отцом, "который сошел с ума при мысли о том, что его возлюбленный единственный сын столь же не подготовлен к опасностям взрослого существования, как любой другой, кто достиг того же возраста" и утратил веру даже в то, что Марк может самостоятельно перейти улицу. "Мне надо разъехаться с ним, пока я его не убил",— кричит Марк своей расстроенной матери, хотя на убийцу куда больше смахивает его отец — местный кошерный мясник в фартуке, вечно замаранном кровью. Однако подлинным убийцей, конечно, оказывается не сбрендивший от ужаса перед реальностью старый еврей, забрызганный кровью правильно зарезанных коров и кур, а его превосходительство генерал Макартур в своей безупречной униформе: "Каждый раз, когда я читал о штыковой атаке против китайцев в Корее, перед моим мысленным взором возникали отцовские ножи и топоры".

Так что, как видите, тут действительно не без притчевости, хотя смысл здесь, скорее, не "против судьбы не попрешь", а "судьба не имеет значения". Опасения отца Марка оказались оправданными, но важна не гибель, а то, что перед ней. Важен этот год в провинциальном колледже — Марк встречает красивую, странную и сексуально искушенную девушку Оливию, излагает своему уверенному в пользе воскресных проповедей декану основные тезисы знаменитого эссе Бертрана Рассела "Почему я не христианин", а затем блюет на ковер у декана в кабинете, переносит операцию по удалению аппендицита и не участвует, именно что не участвует, в нападении разгулявшихся студентов на женские общежития колледжа. Продолжительность жизни не имеет значения, так что не надо рыдать и бить себя в грудь. Важно не где, как и когда Марк Месснер умер ("предпринятые двумя санитарами попытки остановить кровотечение и вернуть рядового Месснера к жизни не возымели никакого результата, и все в нем (мозг, почки, легкие, сердце) замерло и остановило свою деятельность на рассвете 31 марта 1952 года"), а то, что он любил свою мать и даже сумасшедшего отца, узнал ласку Оливии, послал декана ко всем чертям. Об этом он будет вспоминать в момент последнего воспоминания и даже потом, хотя, атеист, он не верит ни в какое "потом".

Все это при желании действительно можно воспринимать и как "яростную прозу", и как "нравоучительную схему". Сам же Рот далек от патетики любого рода. Если бы все сложилось по-другому, пишет он в последней главе, Марк Месснер "был бы сейчас жив и только-только удалился бы на покой, завершив успешную карьеру практикующего адвоката". Судьбу своего героя он воспринимает не как трагедию, а как участь — возможно, не самую худшую.

"Лавкрафт"

СПб.: Амфора, 2008

Биография Лавкрафта — первая из биографий знаменитых фантастов, появившаяся на русском языке,— написана в 1975 году и считается образцовой. Ее автор Спрэг де Камп, и сам известный писатель, создал книгу о Лавкрафте не по вдохновению, а по необходимости: занимаясь наследием Роберта Говарда, автора "Конана-варвара" и ближайшего друга Лавкрафта, он обнаружил внушительную лавкрафтовскую переписку и в итоге счел ее сигналом к действию. Написать о Лавкрафте стало необходимо, потому что его письма рассказывали о нем лучше, чем любая биография. И поскольку изначально де Камп не испытывал в отношении "родоначальника мифов Ктулху" особого восторга, а только осторожное уважение, именно ему удалась умная, взвешенная и спокойная его биография. Де Камп вообще этим и известен — сам блестящий фантаст, он себя большим писателем не считал, скорее внимательным тружеником. "Нравятся ли вам его произведения или нет,— пишет он,— как писателя Лавкрафта надо воспринимать серьезно". Эта книга написана очень серьезно, она не поддерживает, а, наоборот, развенчивает большинство мифов о Лавкрафте. Это прежде всего очень печальная история очень необычного человека. Воспитанный усилиями душевнобольной матери и двух тетушек, никогда не работавший, ни к какому делу не пригодный, человеконенавистник и расист, увлеченный XVIII веком настолько, что полностью копировал его язык, взгляды и даже произношение ("У меня всегда было подсознательное чувство, что все после XVIII века нереально или иллюзорно вроде абсурдного кошмара или карикатуры"), человек не своего времени, загубивший себя собственным кодексом джентльмена "по рождению и воспитанию",— про такого Лавкрафта пишет де Камп. Ему не являлись инопланетяне, он не страдал от сексуальных отклонений, и стоило к нему приблизиться, как из человеконенавистника он превращался в милейшего на свете человека. Самое удивительное в мрачных фантазиях Лавкрафта, сегодня окончательно покоривших мир, что человек, их придумавший, был именно таким — джентльменом из позапрошлого века. Де Камп, и сам настоящий джентльмен, объясняет, что никакого противоречия тут нет.

"Новый американский молитвенник"

СПб.: Азбука-классика, 2008

Успешный и известный американский писатель Люциус Шепард считается фантастом, хотя основные и лучшие его книги — что-то среднее между фэнтези и мистикой, мифологией и Кастанедой. На русский Шепард переводился много, первые из переводов уже стали библиографической редкостью. Но роман 2004 года "Новый американский молитвенник", самая успешная на сегодняшний день книга Шепарда, переводится впервые. Это уже не фэнтези, а почти реальная история о том, как бывший зэк, отсидев десять лет за непреднамеренное убийство, создал в Америке новую религию. Главный герой Вардлин Стюарт, сидя в тюрьме, придумал "новый стиль" прагматической молитвы — в стихотворной форме обращаться к "Богу одиночества" с конкретными просьбами. Выйдя из тюрьмы, он издает свои молитвы сборником, который тут же становится бешено популярным. Вардлин выступает в шоу Ларри Кинга и разъезжает по стране с лекциями, его поклонники устраивают ему нелегкую жизнь, а Шарон Стоун звонит в прямой эфир, чтобы сообщить, что Голливуд, как и вся Америка, от него без ума. В то время как сам Вардлин понимает, что совсем этой суеты не хочет, а хочет сидеть у моря с любимой женщиной и смотреть на закат. "Страшноватым и странным продуктом американской коммерции" называет себя герой, который сам считает свой молитвенник не чем иным, как "практическим пособием, которое учит писать плохие стихи, преследуя при этом собственные цели". Но остановить лавину уже не может.

При всех своих недостатках, которых много — от отсутствия сюжета до беды с характерами,— "Молитвенник" все же очень интересная книга о сегодняшней Америке. Это история о граничащем с религиозным фанатизмом стремлении к чуду, в основе которого два слова — "надежды" и "перемены". Через два года после выхода романа Шепарда во многом похожая на "Молитвенник" книга Ронды Берн "Тайна" о том, что стоит о чем-то хорошо подумать — и оно сбудется, сделалась бестселлером, а сама Берн — миллионершей. По Шепарду, все перемены выливаются в Америке в религиозный фанатизм и раздолье аферистов. И судя по тому, что сам он собрался переезжать в Швейцарию, не очень-то он в них верит.