«Давал санкции на аресты по телефону из дома отдыха»

70 лет назад, в ноябре 1938 года, в постановлении ЦК ВКП(б) "Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия" среди причин массовых нарушений законности во время репрессий назывался и слабый прокурорский надзор за НКВД. Как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, это было преувеличением. Курировавшим Лубянку заместителем прокурора СССР Рогинским руководили с Лубянки.

"Нажимистый и резкий"

Петр Великий весьма прозорливо назвал созданную им русскую прокуратуру "оком государевым". Ведь с первого дня своего существования она прежде всего стояла на страже интересов высшей власти. И лишь в той мере, что не противоречила интересам царствующей особы и самих прокуроров,— на страже закона.

После революции роль прокуратуры постоянно умалялась, временами просто сходя на нет. В 1920-х годах прокурорам никак не могли найти место в структуре власти, переводя из одного ведомства в другое. Их место в судах занимали общественные обвинители — при главенстве революционной законности знание самих законов считалось практически необязательным. Видимо, по той же причине на укрепление прокуратуры отправляли рабочих от станка, и советские газеты эпохи НЭПа пестрели заметками о бывших ткачихах, расследующих дела и борющихся с нарушениями прав трудящихся частными предпринимателями. Наличия фундаментальных знаний и даже мало-мальского опыта для этого не требовалось. На все случаи жизни существовали постановления или инструкции ЦК.

Дела политического характера расследовали в ВЧК-ГПУ-ОГПУ, там же обвиняемым выносили приговоры. Наиболее серьезные из них рассматривались губернскими комитетами партии или комиссией по политическим делам Политбюро, где изучали присланные с мест материалы и принимали окончательное решение о мере наказания. Временами комиссия решала для воспитания масс провести показательный процесс, где приговор был предопределен, а все роли заранее расписаны. Любой человек, демонстрирующий преданность большевистским вождям и умеющий более или менее складно писать и говорить, мог рассчитывать на удачную карьеру на прокурорском поприще. Одним из таких людей оказался Григорий Рогинский.

"До Октябрьской революции,— писали историки прокуратуры А. Г. Звягинцев и Ю. Г. Орлов,— Григорий Рогинский нигде не служил, давая в основном частные уроки. В 1918 году двадцатитрехлетний Рогинский встретился с Н. В. Крыленко, который был тогда Председателем революционного трибунала и главным обвинителем по политическим делам. Эта встреча во многом определила его жизненный путь. Молодой человек приглянулся "прокурору пролетарской революции", который взял его своим техническим секретарем. Старательный и способный, Григорий Рогинский быстро завоевал доверие Крыленко, вскоре стал его "правой рукой". В 1921-1922 годах Григорий Константинович выдвинулся в число основных сотрудников трибунала. В последующие годы он работал в системе Верховного Суда РСФСР сначала в Ростове-на-Дону, затем на Дальнем Востоке, а в 1925 году вернулся в Москву, где занял должность прокурора уголовно-судебной коллегии Верховного Суда РСФСР. Здесь он проработал до 1928 года, а затем стал старшим помощником Прокурора республики. В этом качестве он принимал участие во всех важнейших процессах того времени: шахтинском, промпартии и др. В 1929-1930 годах Г. К. Рогинский был прокурором Северо-Кавказского края, после чего снова оказался в Москве. Когда Крыленко занял пост наркома юстиции РСФСР, он ввел Рогинского в коллегию наркомата. Вплоть до назначения Вышинского Прокурором РСФСР Рогинский фактически был заместителем Крыленко по прокуратуре. По свидетельству Крыленко, Рогинский "болезненно" воспринял назначение Вышинского прокурором республики. "Он считал себя как бы обойденным,— вспоминал Николай Васильевич (Крыленко.— "Власть"),— и первое время отношения у них с Вышинским не налаживались, и я боялся, что они не сработаются"".

Однако карьера самого Николая Крыленко к тому времени уже шла к закату, и Рогинский решил сменить шефа.

"В апреле 1933 года,— подтверждали Звягинцев и Орлов,— Рогинский уже активно помогал Вышинскому на процессе английских инженеров. Вскоре они уже настолько "приработались" друг к другу, что когда в июле 1933 года Вышинский был назначен заместителем Прокурора Союза ССР, он "потянул" за собой и Рогинского. Причем сделал это без согласия и ведома Н. В. Крыленко. Последний дал ему такую характеристику: "Он был точным, исполнительным работником, хорошим администратором, очень нажимистым и резким (до грубости), но своего "я" практически ни во что не вносил — ни в область политических высказываний, ни в область теоретических дискуссий... Эта ограниченность его политического кругозора, его узость (а может быть, и заведомое скрывание и нежелание высказываться по острым вопросам) были причиной, что я не выдвинул его кандидатуру в Прокуроры РСФСР". В Прокуратуре Союза ССР Г. К. Рогинский занял вначале должность старшего помощника прокурора, а в апреле 1935 года уже при прокуроре Вышинском постановлением ЦИК СССР был утвержден вторым заместителем Прокурора Союза ССР. В эти годы он был легок на подъем и часто выезжал в командировки в различные регионы Союза: Дальневосточный край, Закавказье, Украина, Свердловск, Ростов-на-Дону и др. Вскоре он стал депутатом Верховного Совета РСФСР, получил орден Ленина".

Высокую должность и награды во время начавшихся массовых репрессий Рогинский отрабатывал сполна, курируя госбезопасность. Он утвердил смертные приговоры множеству людей, с которыми раньше работал в тесном контакте: бывшему прокурору СССР Ивану Акулову, заместителю прокурора РСФСР Фаине Нюриной и даже своему благодетелю Николаю Крыленко. Причем при исполнении многих из них, дабы его не заподозрили в сочувствии разоблаченным "врагам народа", Рогинский присутствовал лично. Понятно, что движущей силой подобного поведения был страх за собственную жизнь. Однако в стремлении угодить НКВД Рогинский переходил все мыслимые и немыслимые границы.

Он, по всей видимости, вновь решил сменить шефа и стал во всем подчиняться заму наркома внутренних дел Михаилу Фриновскому. Причем в угоду ему временами шел даже на нарушение указаний Вышинского.

"Благодаря своей беспринципности"

Когда впоследствии в ЦК разбиралось его персональное дело, одной из главных претензий к Рогинскому была грубейшая фальсификация следственных документов.

"В 1937 г.,— говорилось в справке ЦК 1939 года,— Рогинский извратил директиву ЦК ВКП(б) и СНК о борьбе с вредительством по зерну и животноводству. Это извращение шло по линии создания искусственных дел о вредительстве по зерну и животноводству, отсутствия всякого прокурорского надзора по этим делам, прямого поощрения вредной практики судебных органов, когда дела разбирались без достаточных материалов. Рогинский утверждал судебные приговоры по этой категории дел без всякой проверки по телеграфным донесениям председателей судов. Им, например, был утвержден по телеграмме председателя суда расстрел Душитина. Душитин, член ВКП(б), 1907 г. рождения, бывш. управляющий Иолотанской базой Заготзерно (Туркмения), был приговорен к высшей мере наказания "за зажим стахановского движения, критики и самокритики, за развращенный и дискредитирующий образ жизни, разведение на базе 30 кур и убийство 2 амбарных кошек, а также за вредительство в складировании и хранении зерна". Несмотря на эту несуразицу в приговоре, Рогинский дал санкцию на расстрел...

Жаданов — весовщик, Шматов и Тишин — зав. складами майкопского заготпункта Заготзерно — вместе с руководством заготпункта были приговорены к расстрелу за заражение клещом зерна. Рогинский дал санкцию на расстрел, не расследовав дело. Из заявлений осужденных видно, что Жаданов, бывш. младший командир РККА, только что пришел из армии, имел хорошие характеристики, некоторое время работал каменщиком и в июле 1937 г. был послан горкомом ВЛКСМ на работу в заготпункт (в середине сентября 1937 г. Жаданов уже был осужден и расстрелян). Жаданов писал, что он проработал всего 18-20 дней на пункте при вражеском руководстве, остальное время был мобилизован на призывной пункт военкомата, виновным себя ни в чем не признает, Шматов поступил на работу в июне 1937 г. и также работал при вражеском руководстве месяца 1,5. Доводы Шматова и Тишина очень веские, требовали проверки. Все трое — расстреляны.

18 октября 1937 г. Ивановский областной суд приговорил к расстрелу Соколова, ветеринарного врача Судогодского района, за вредительство по животноводству. По телеграмме детей Соколова на имя т. Калинина прокурор Союза т. Вышинский 19 октября распорядился приостановить расстрел и затребовал дело, а 20 октября Рогинский, получив телеграмму от суда, дал санкцию — расстрелять Соколова, хотя осужденный Соколов в телеграмме, переданной облсудом, утверждает, что он ни в какой вредительской группе не участвовал, что он участник гражданской войны, заведовал ветеринарным лазаретом армии, имеет благодарности, грамоту ударника, состоит членом пленума райисполкома, работал честно, просит разобрать его дело. Впоследствии когда разобрались, то оказалось, что Соколов не вредитель, а допустил халатность. Верхсуд приговорил его на три года тюрьмы, в то время как по телеграмме Рогинского он уже был расстрелян".

Не жаловал Рогинский и коллег-прокуроров.

"В 1937-38 гг.,— сообщалось в справке ЦК,— без всякой проверки материалов давались санкции на арест прокурорских работников. Арест и. о. прокурора Туркмении Мельникова был санкционирован Рогинским по телеграмме НКВД Туркмении, в которой говорилось буквально следующее: "По заданиям правотроцкистской организации Мельников противодействовал арестам кадровых троцкистов, шпионов, смазывал дела арестованных троцкистов, распространял гнусную клевету на органы НКВД, и что, по показаниям Хайкина (бывш. прокурора), Мельников — участник правотроцкистской организации". По делу Мельникова было арестовано 15 руководящих работников прокуратуры. Впоследствии оказалось, что дело Мельникова сфабриковано бывш. наркомом НКВД Туркмении Монаковым. Все 15 работников прокуратуры освобождены. Рогинский в июне 1938 г. без проверки материалов дал санкцию на арест военного прокурора Четверикова. Через несколько дней после дачи этой санкции тов. Четвериков получил орден Красного Знамени за боевые заслуги и до сих пор не арестовывается, а санкция на арест Рогинским не отменена".

Коньком Рогинского было добавление в обвинительное заключение обвинений в терроризме.

"Вражеское руководство НКВД с помощью Рогинского умышленно подводило дела специалистов городского, районного и сельского актива, обвиняемых во вредительстве, под действие закона от 1 декабря 1934 г., который применялся к террористам — участникам правотроцкистских организаций. Рогинский, утверждая следственные дела, самолично вставлял в обвинительное заключение статью 58-8 (террористическая деятельность), хотя дела были явно сомнительные и обвиняемые не подпадали под действие этой статьи. Все эти дела шли на Военную Коллегию, слушались в упрощенном порядке, не проверялись, приговоры по ним приводились в исполнение немедленно. Парторг цеха N5 завода N173 в Туле Щадилов, 1907 г. р., осужден к расстрелу как участник троцкистско-бухаринской организации. Практически ему было вменено в вину, что он проводил подрывную работу по срыву производственной программы завода N173 и развалу партийно-массовой работы на этом заводе и в комсомоле. Все обвинение построено на показаниях обвиняемых по делу. Никакой практической проверки работы Щадилова в качестве парторга при следствии проведено не было. В суде Щадилов виновным себя не признал. Дело сомнительное, Щадилов расстрелян. Заведующий городским отделом социального обеспечения в Туле Шурдуков Н. Ф., член ВКП(б) с 1917 г., расстрелян как участник троцкистско-бухаринской организации. Практически Шурдукову поставлено в вину, что он "в целях озлобления против советской власти лиц, состоящих на социальном обеспечении... направлял на работу в инвалидные артели здоровых людей и надавал пенсии социально чуждому элементу, а также проводил вредительскую работу на заводе". Обвинение построено на голословных показаниях трех арестованных. Никакой проверки работы Шурдукова не было. Дело сомнительное, Шурдуков расстрелян. В обоих случаях Рогинский включил статью 58-8 в обвинительное заключение и дело направил в Военную Коллегию".

Особенно важной претензией к заместителю прокурора СССР была и выдача санкций на арест по телефонному звонку из НКВД.

"Рогинский,— свидетельствовал документ ЦК,— благодаря своей беспринципности использовался бывш. вражеским руководством НКВД в необоснованном массовом избиении партийного и советского актива. Рогинский давал санкции на аресты по простым, ничего не говорящим справкам НКВД, не проверяя дела по существу. Он по требованию НКВД давал санкции по телефону из квартиры и даже из дома отдыха".

А от своих подчиненных требовал ни в коем случае не мешать НКВД.

"Он,— говорилось в справке,— разлагал и развращал аппарат, устранял его от надзора за следствием, запрещал военным прокурорам, участвующим в выездных сессиях, снимать сомнительные дела на доследование или для направления в другие суды. Военным прокурорам, выезжавшим на места, запрещалось вмешиваться в следствие и осуществлять права прокурора".

Подобные грехи числились за многими прокурорами, но Григорий Рогинский настолько втянулся в особые отношения с руководством НКВД, что забыл о старой истине: прокуратура лишь "око государево", которое должно открываться и закрываться по команде с самого верха и смотреть туда, куда укажет первое лицо страны.

"Перестраховщик и карьерист"

В ноябре 1938 года вышел целый ряд решений Политбюро о следствии и прокуратуре. К примеру, до особого распоряжения и перепроверки было запрещено расстреливать осужденных. Но в центральном аппарате НКВД и областных управлениях было множество подследственных, дела которых были липовыми от начала и до конца, а к ним самим применялись пытки. После очередной смены партийного курса это грозило следователям и руководителям отделов и управлений НКВД серьезными неприятностями. Практически повсеместно стали оформляться задним числом приговоры и производиться расстрелы с составлением актов, также датированных задним числом. И куратор НКВД Рогинский смотрел на это сквозь пальцы.

Мало того, он продолжал санкционировать аресты без серьезных доказательств вины. Хотя это тоже противоречило новому курсу партии. В справке ЦК по его делу сообщалось:

"После решения ЦК ВКП(б) и СНК от 17 ноября 1938 г. о работе прокуратуры и НКВД Рогинский не изменил своей практики в даче санкций, как это требовали ЦК ВКП(б) и Совнарком. 31 декабря 1938 г. был арестован член ВКП(б) с 1917 г. Михайлов — начальник главка Наркомпроса РСФСР, основанием для ареста послужили неконкретные и непроверенные показания Герцовича, который заявил, что Михайлов — эсер и проводит к-р. работу. Оказалось, что Михайлов никогда эсером не был и никакой к-р. работы не проводил, и сейчас освобожден из тюрьмы. В этот же день был арестован кандидат в члены ВКП(6) с 1932 г. Шифрин — нач. управления детскими домами Наркомпроса по справке, в которой говорилось, что арестованный Герцович дал следующие показания: "Выдвинутые Тюркиным — Шифрин и Крыжанский развалили работу детских домов, довели дело до такого состояния, что больше 40 тыс. детей детских домов не имеют возможности посещать школу из-за того, что у них нет обуви и одежды, а между тем средства, отпускаемые на детские дома, расходовались на личные нужды Крыжанским и Шифриным". По этой справке Рогинский дал санкцию на арест. Вредительство не установлено. Шифрин сейчас освобожден из-под стражи... В феврале 1939 г. военный прокурор т. Китаев, рассмотрев дело старшего инженера Гипроавио Минского, не согласился направить его на Военную Коллегию, т. к. обвинения были слабо обоснованы и кроме того оно не подлежало рассмотрению по закону от 1 декабря. Несмотря на это Рогинский все же дело направил на Военную Коллегию с применением закона от 1 декабря, но ни Военная Коллегия, ни особое совещание, куда оно попало позже, не стали рассматривать дело Минского и направили его на доследование".

К обвинениям против Рогинского добавилось и его нежелание пересматривать неправильно вынесенные приговоры:

"В тех случаях, когда ЦК ВКП(б) и КПК по жалобам осужденных требовали от прокуратуры СССР и, в частности, от Рогинского тщательной проверки дел, Рогинский не делал этого, обманывал ЦК и КПК, заявляя, что "дело проверено и нет оснований для пересмотра дела", на самом деле — жалобы по существу не рассматривались и дела по ним не проверялись. По делу члена ВКП(б) военного работника т. Бреусенко, подавшего в ЦК ВКП(б) жалобу на прокуратуру СССР, которая отказывалась пересмотреть дело его брата, приговоренного к расстрелу, на запрос КПК Рогинский ответил, что дело проверено и Бреусенко расстрелян правильно. При проверке (ЦК.— "Власть") выяснилось, что дело было искусственно создано вражеским руководством НКВД и Бреусенко расстрелян неправильно. По делу члена ВКП(б) с 1918 г. Волошиной, высланной органами НКВД в Казахстан и отбывшей трехлетний срок, Рогинский сообщил в КПК, что все материалы в прокуратуре проверены и Волошина выслана правильно. При проверке оказалось, что Волошина была выслана неосновательно. Прокуратура поставила перед НКВД вопрос об отмене постановления Особого Совещания о высылке и о прекращении дела".

В результате партийного расследования был сделан вполне закономерный вывод:

"Всей своей работой в органах прокуратуры Рогинский показал себя как перестраховщик и карьерист, способный на прямые преступления с тем, чтобы только сохранить свое положение".

Вышинский в строгом соответствии с законами жанра написал в НКВД о том, что имеются данные о принадлежности Рогинского к контрреволюционной организации. А вскоре решением ЦК его сняли с поста заместителя прокурора СССР и арестовали. Надо отдать должное Григорию Рогинскому, защищался он очень упорно и квалифицированно. Он избрал тактику затягивания времени и фактически на вопросы следователя не отвечал, объясняя, что ему нужно собраться с мыслями и все вспомнить.

"Настоящим заявляю,— писал он, к примеру, наркому внутренних дел СССР Берии,— что прекращаю сопротивление следствию и стану на путь признания своей заговорщической работы против Советской власти. Подробные показания дам на следующих допросах. Я должен собраться с мыслями и вспомнить все подробности вражеской работы, как своей, так и своих сообщников".

Способ оказался вполне успешным, поскольку дело дошло до суда только в июле 1941 года. Естественно, Рогинского обвиняли в руководстве правотроцкистской организацией в прокуратуре и вредительском нарушении социалистической законности. А сам Рогинский говорил на суде:

"Предъявленное обвинение мне понятно, виновным себя в антисоветской деятельности не признаю. Я виноват в том, в чем виноваты все прокурорские работники, проглядевшие вражескую работу органов НКВД в системе суда и прокуратуры".

По всей видимости, по прошествии столь длительного срока показательное наказание Рогинского партии и правительству уже не требовалось. Да и в условиях поражений первых недель войны всем, видимо, было не до него. Так что бывший заместитель прокурора Союза получил десять лет лагерей вместо обычного в подобных делах расстрела. Правда, это только лишь немного оттянуло закономерный финал — в лагере Рогинский умер.

Итог его истории вполне логичен. В стране, где прокуроры служат не закону, а первому лицу, шаг в сторону от генеральной линии партии рассматривался как побег и карательные санкции применялись без предупреждения.

Да, и последнее. В 1992 году Рогинского реабилитировали.