Финансовый кризис поставил крест на идеях привлечь западных архитектурных звезд в Россию. Самые амбициозные проекты закрываются один за другим.
Григорий Ъ-Ревзин / культурная политика
Строго говоря, пока от строительства Охта-центра в Петербурге еще не отказались. Валентина Матвиенко лишь отказалась его финансировать, предоставляя "Газпрому" самому решать, будет это здание строиться или нет. Но сдвиг кардинальный. До сих пор там работала такая схема: город крайне заинтересован в развитии Охты, "Газпром" готов построить там свой офис, но взамен город, во-первых, сам разбирается со своими жителями, которые против строительства, во-вторых, финансирует стройку в объеме чуть меньше половины затрат. Теперь город признает, что это строительство ему на самом деле вовсе не нужно. Хотите — стройте, нет — как хотите.
Строго говоря, никто не отказался и от строительства башни "Россия" в Сити. Из проекта лишь вышла Московская девелоперская компания, половина которой принадлежит правительству Москвы, а половина — Шалве Чигиринскому. В московских стройках сложная система собственности, и не совсем понятно, кто же остался в проекте: по логике получается, что тот же Шалва Чигиринский, но уже без правительства. Он от проекта не отказывается, утверждает, что "работа продолжается, но в латентной фазе, ведутся работы, которые не требуют крупных капиталовложений, получения крупных кредитов". Если убрать специфический московский флер недоговоренностей, ситуация окажется похожей на питерскую: город вышел из проекта, предоставив Чигиринскому самому решать, что делать. Перевод проекта "в латентную фазу" не означает, конечно, что его заморозили, иначе бы Чигиринский так и сказал. Но что это означает, если не заморозку, понять трудно.
Автор данного текста на основании того, что Елена Батурина сначала пожелала выставить проект "Апельсин" на Венецианской биеннале, а потом, непосредственно перед презентацией, отказалась от этого, предполагал, что она отказалась и от проекта. Источники в Москомархитектуре, однако, не подтверждают эту информацию: Моспроект-2 Михаила Посохина продолжает разрабатывать новый генплан территории, предполагающий в том числе и снос здания ЦДХ. Бюро Фостера, однако, работу остановило. Полагаю, что перед нами как раз вариант "латентной фазы": генплан делается по инерции, как часть инвестиционного предложения, которое должно быть выставлено на конкурс, а уж будет ли кто в нем участвовать и будет ли сам конкурс, Бог весть. Работа должна закончиться к марту, когда прогнозируется резкое ухудшение финансовой ситуации.
Можно перечислить еще десяток крупных проектов с участием иностранных архитектурных звезд, которые если не погибли, то перешли в латентную фазу. Судьба Нагатинской поймы, небоскреба в Сургуте, реконструкции Новой Голландии (все Чигиринский--Фостер), Апраксина Двора (Дерипаска--Вилкинсон), Золотого Острова ("Гута-девелопмент" с группой иностранных архитекторов — Фостер, Эгерат, Нувель), десятков проектов "Миракса" и т. д. совершенно туманна. Непосредственно перед кризисом русская архитектура вышла на принципиально новый этап своего существования — к нам пришли западные звезды. Но не успела на нем закрепиться — ни один проект не перешел в стадию реализации. На этом, похоже, все и кончится.
Что заставляет задуматься о странной природе этих проектов. Все они выглядели как результат амбициозного частно-государственного партнерства, демонстрирующего, что Россия встает с колен. Все оказались чем-то другим. При первой опасности из них побежали не частные инвесторы (что было бы естественно, поскольку бизнес-планы этих проектов сегодня весьма сомнительны), а как раз государство (кроме Елены Батуриной, она в силу непонятных причин ведет себя по-государственному). Теперь оказывается, что государственной идеи в них не было.
Был экономический расчет. Сами проекты, будь то башня "Россия" или Охта-центр, в строительстве стоят в четыре-пять раз дороже, чем квадратный метр простого проекта. Однако они располагаются в районах, где квадратный метр в продаже в пять раз дешевле топовых цен, а собирались продавать их как раз по максимуму за счет эксклюзивности. Проект западного архитектора уровня Фостера стоит в пять раз дороже, чем его русские аналоги. Однако под проект Фостера легче получить кредит на Западе, чем под русского архитектора. Пришествие западных архитекторов в Россию возникало из разницы процентной ставки кредита в России и на Западе. Насколько расчет был реалистичным, проверить не удалось. Во всяком случае государство в условиях кризиса сочло его сомнительным.
Все это, конечно, финансовые, а не культурные материи. Но, пожалуй, для понимания этих проектов это и есть самое важное. Амбициозный проект — всегда мечта. В разное время это были мечты о власти, о техническом прогрессе, о европейском уровне цивилизованности. Это как раз мысли, которые могли бы вдохновлять государство. Но здесь перед нами была новая разновидность — архитектура финансовой мечты. С этим связана форма зданий, их выразительность, выбор авторов. Они выражали идею денег, мечтающих вырасти нетривиальным способом. И эта мечта перешла в латентную фазу.
Государство проявило себя как пугливый и недоверчивый партнер, что, вероятно, и естественно для бюрократических институций. Суть частно-государственного партнерства тут сводилась к тому, что отважные мечтатели о прибыли просто не могли реализовать свои амбициозные замыслы без господдержки, и пока эта поддержка сулила доход в обмен на толерантность, это работало, а как только стала просматриваться перспектива убытков, государство сбежало. Разумная консервативная бизнес-стратегия, хотя открытие, что у государства в этой сфере нет иной стратегии, кроме бизнесовой, несколько неожиданно. Но здесь есть другой вопрос.
У нас же так не бывает, чтобы государство считало себя менее крутым, чем частная компания. Параллельно с планами крупнейших девелоперов по работе с иностранными звездами возникли госпроекты с ними же. Пушкинский музей Фостера, Мариинский театр Перро, стадион "Зенит" Курокавы — все это госпроекты без участия частных компаний, и по поставленным задачам они даже несколько сложнее, чем то, что планировали частные компании. Это только те, что уже исполняются — еще десяток, вроде музея мамонта Томаса Лизера в Якутске или государственной библиотеки Эрика ван Эгерата в Казани, были только заявлены.
Тут были свои проблемы. Проекты были сложнее, а уровень менеджмента, который могло предложить государство, даже не приближался к тому, чем располагали частные компании. Они-то с 90-х годов сделали колоссальный рывок, а государство только растеряло кадры и навыки. История со строительством Мариинского театра в достаточной степени демонстрирует, насколько государственный менеджмент способен справиться с нетривиальным проектом иностранной звезды. Этот путь вел в тупик, но из тупика был понятный выход, который рано или поздно кто-нибудь нашел бы.
Суть элементарна. Ведь понятно, что, если бы строительство Мариинского театра было (по тендеру, в соответствии с законом) отдано любой из крупных девелоперских компаний, мы бы там уже год слушали оперы. Что такое 30 тысяч квадратных метров для "Кроста", "Капитал-груп", "Донстроя", того же Чигиринского, Forum, БСК и т. д.? Но три года стройки — это максимум, это уже перебор. Я даже не говорю про цену квадратного метра, которая в государстве превышает всякие нормы в три-пять раз. Или возьмем Пушкинский музей Фостера. Сегодня, по логике, исполнять этот проект должен строительный отдел Пушкинского музея. Это даже не смешно — организация с опытом текущего ремонта туалетов, которая вдруг должна построить 60 тысяч квадратных метров. С другой стороны, любая из перечисленных компаний построила бы все это не к 2012 году, как запланировано, а на год раньше, да еще кучу денег бы сэкономила.
Все к этому шло. Однако гибель частных амбициозных проектов со звездами, вероятно, ставит крест и на государственных начинаниях. От них еще не отказались, но это вопрос, я думаю, нескольких месяцев. Дело не только в потребных денежных средствах, дело в том, что их некому выполнять. Русские архитекторы сильно переживали, что случиться, когда сюда придут западные звезды. Но, как выяснилось, русскую архитектурную школу от этой беды спасать не надо — она спаслась сама собой. Сами собой спаслись и облик Петербурга, и ЦДХ. Погибла только идея интеграции русской архитектуры в мировую. Мир праху ее.