Иллюстрированный альбом "Намедни. Наша эра. 1961-70", составленный Леонидом Парфеновым, отражает то, как мы помним это время, считает Анна Наринская. Вернее, то, к чему свелась эта память.
Внешний вид этой книги снимает почти все возможные к ней претензии. Это coffee table book — "книга для кофейного столика", то есть иллюстрированный альбом для рассматривания. Считается, что такие должны иметься в каждом приличном доме, чтобы гостям было чем заняться, пока хозяйка заправляет салат. Причем пользы от этого издания будет, безусловно, больше, чем от альбома, например, Ренуара или Хельмута Ньютона: те помогают просто скоротать время, а книга Леонида Парфенова дает возможность найти темы для бесед. Трудно представить себе бесчувственного тугодума, который не поддастся искушению пообсуждать размеры первых советских ЭВМ ("Рабочая лошадка программиста середины 60-х — ламповая машина "Урал" — занимает несколько сотен квадратных метров: огромные стальные шкафы с моргающими индикаторами") или тайну чудодейственного снадобья мумие ("То ли это "продукт разложения нефтяных проявлений", то ли даже "слежавшиеся до смолоподобия испражнения пчел и мышей"").
Так что вот такой том — слегка тяжеловатый и великоватый для того, чтобы его удобно было держать в руках, как и полагается книгам такого рода. Качество бумаги, подбор фотографий, стиль верстки — все это действительно на самом высоком уровне, ну и как раз этот высокий полиграфический уровень окончательно отменяет попытки любых претензий к содержанию. Альбом и альбом, "книга по искусству", как называли любые издания такого размера и с таким количеством картинок в обозреваемые Парфеновым годы. Неуместно и даже как-то смешно было бы на этом месте говорить о поверхностности. Проект "Намедни" вообще затея принципиально поверхностная по замыслу, и это, возможно, одно из его главных достоинств. Потому что приятно скользящим по поверхности и свободным от необходимости ужасаться чувствует себя в первую очередь потребитель — зритель программы, перелистыватель альбома. Последний может, конечно, при желании ужаснуться, увидев напечатанную на черном фоне главку о расстреле в Новочеркасске в 1962 году, а может, если нет настроения, заглянуть на следующий разворот. Там его ждут четыре утешительных сообщения — про "Гаприндашвили — мать грузинских шахмат", моду на хулахуп, строительство МКАД и начало вещания радиостанции "Юность".
И вот что еще приятно — не появляется у потребителя "Намедни" никакого желания спорить с автором. Вот, скажем, когда у нас в середине 1990-х вышла книга Петра Вайля и Александра Гениса "60-е. Мир советского человека", посвященная тому же периоду, что и альбом Леонида Парфенова, и, понятное дело, затрагивающая темы, подхваченные им в "Намедни", многие восприняли ее в штыки. Потому что там имелось что воспринимать в штыки. Вайль и Генис, например, писали, что главным поэтическим диалогом эпохи был диалог Евтушенко с Хрущевым или что "когда эйфория 60-х сменилась апатией, жизнеспособной осталась одна богема". И эти суждения могли показаться сделанными слишком уж влегкую или нарочито провокационными. А у Леонида Парфенова принципиально нет никаких суждений (кроме разве что первой фразы авторского вступления "Мы живем в эпоху ренессанса советской античности", которая все же слишком наполнена красивыми словами, для того чтобы быть суждением). Это все лишь эффектное перечисление, "инвентаризация советского опыта", как пишет он сам в том же вступлении. Придраться тут можно только к темпу этого перечисления и к каким-то моментам отбора и датировки (одна дама, чья бурная и, заметим, весьма модная молодость пришлась на 1960-е, с недоумением восприняла то, что моду на женские брюки Леонид Парфенов отнес к 1968-му: "Все, кто понимал, брюки года с 1965-го носили"), но это только если хочется привередничать.
А если уж к кому-нибудь необходимо придраться, то это к нам самим. За то, что, перелистывая альбом, мы будем качать головой и говорить, вроде бы узнавая: мол, да, все так и было. Надо сказать, что, превращенное в тяжелый том, "Намедни" куда больше напоминает памятник эпохе, чем эфемерная передача. Но это именно такой памятник, который мы можем возвести сегодня. В парфеновской "инвентаризации", например, 1968-го статьи, посвященные вводу войск в Чехословакию, демонстрации "за вашу и нашу свободу" на Красной площади и началу выпуска "Хроники текущих событий", тонут среди главок про всплеск моды на вьетнамки, выход на экраны кинофильмов "Мертвый сезон" с Донатасом Банионисом, "Чингачгук Большой Змей" с Гойко Митичем и "Фантомас против Скотленд-Ярда" с Луи де Фюнесом. Про запуск телепрограмм "Время" и "В мире животных", про бум домашнего вязания, появление на улицах автобусов марки "Икарус", про выход четырехтомника Хемингуэя и пластинки Давида Тухманова "Миньон дерзаний" и присвоение Аркадию Райкину звания народного артиста. Протестовать не приходится, такой список теперь, безусловно, нужнее. Людям, которые, как мы сегодня, не живут политической жизнью, политическая жизнь прошлого неинтересна. Леонид Парфенов разворачивает перед нами картину специфически советского потребления. И вот это нас, конечно, интересует. Тем более что и наше потребление в свете известного состояния экономики в ближайшее время тоже грозит стать специфическим.