В Барбикан-центре Лондона (Barbican Center, London) открыта выставка "Импрессионизм в Британии" (Impressionism in Britain). На ней собраны картины сотни художников, чьи имена мало что говорят широкой публике. Экспозиция устроена безупречно, но английские пресса и зрители отнеслись к ней с презрением. Англичане снова оказались бескомпромиссно честными по отношению к своему искусству, что дает повод для очередных комплиментов этой нации, хотя на взгляд иностранца в Барбикане было показано много интересного.
Недавно в США с триумфом прошла выставка "Американский импрессионизм и реализм". В Париже больший успех, чем Пуссен, имел параллельно с ним выставленный Кайботт, а в Лувре и в Метрополитен экспозиция "Истоки импрессионизма" оказалась одной из самых посещаемых. Этот успех живописи XIX века свидетельствует о желании возвратиться к позитивным ценностям прошлого столетия. Не удивительно, что английские искусствоведы быстро сориентировались и устроили огромную репрезентативную выставку своего родного импрессионизма.
Нет ничего более характерного для английского мировосприятия, чем ощущение живописности. Понятие pittoresque, выработанное в английской эстетике XVIII века, во многом определило живопись Констебля, Тернера и Бонингтона. Более того, именно эти художники произвели, появившись на парижских выставках, неизгладимое впечатление на французов и повлияли на дальнейшее развитие пейзажа как жанра. И если говорить об импрессионизме в Британии, то можно начать с основ английского мировосприятия. Устроители выставки в Барбикане сознательно от этого разговора отказались и, наверное, правильно сделали. Подобный экскурс был бы слишком обширным, а выставка, что ни говори, должна быть в первую очередь зрелищной.
В Барбикане истоки английского импрессионизма ищут во Франции. Это отражено в самом названии выставки "Импрессионизм в Британии", а не "Британский импрессионизм". Одна из первых встреч англичан с французскими новациями произошла при обстоятельствах весьма печальных. Франко-прусская война и осада Парижа заставили Моне и Писсарро эмигрировать в Лондон, и английские пейзажи этих художников включены в экспозицию как пример раннего британского импрессионизма.
Виды Темзы хорошо известны отечественному зрителю по коллекции ГМИИ и Эрмитажа. Знаменитые туманы и дымы пришлись как нельзя кстати импрессионистическому вкусу. Как отмечают все рецензенты выставки, именно с этого времени в английской живописи "поплыли туманы над рекой", чтобы в картинах Уистлера французская живописность превратилась уже в полную абстрактность. Парижские веяния привели к знаменитому скандалу между Уистлером и Рескином, выступившим в роли защитника британского достоинства и противника французских нововведений.
Рескин был прав: увлечение англичан импрессионизмом во многом было изменой британским идеалам. Оно началось отнюдь не с появления Моне и Писсарро, а гораздо раньше. Эмигранты-французы были слишком экстравагантны для Лондона, и особого успеха не имели. Англичане легче воспринимали французов по ту сторону English Channel — сквозь призму парижской жизни. Выставка начинается с блистательного рисунка Эдуара Мане из собрания Метрополитен "Джордж Мур в кафе".
Мур был художником, поселившимся в Париже и дружившим практически со всеми импрессионистами и постимпрессионистами. Они часто встречались с этим бездельником-англичанином в различных кафе и охотно пользовались его кошельком. Рисунок Мане представляет характерный образ парижской художественной жизни второй половины XIX века — долговязый и несколько нелепый англичанин у парижской стойки за стаканом абсента. Мур был весьма средним художником, и его картины отсутствуют на выставке. Но сама его фигура необычайно типична, и рисунок Мане парадоксальным образом может восприниматься как олицетворение английского восприятия Парижа.
Обаяние парижской жизни, вечерних огней города, бульваров, вечно движущейся толпы, свободы и легкости общения — все это производило на англичан викторианской эпохи большее впечатление, чем лондонские туманы кисти Клода Моне. Богемные вкусы, вывезенные из Парижа, стали разъедать викторианскую эстетику, и вместе с любовью к абсенту и луковому супу в английскую культуру вливалось трепетное дрожание мазков и цветовых рефлексов, столь чуждое живописи прерафаэлитов.
Сарджент и Уистлер, наиболее крупные фигуры британского импрессионизма, были полупарижанами. Париж очаровал и развратил английское искусство, и свои впечатления от этого города англичане перенесли на Лондон. Бесконечным потоком потекли "Влажный вечер на Пикадилли", "Площадь Пикадилли", "Толпа на Пикадилли" и тому подобное. В уличных впечатлениях Джозефа Оппенхаймера, Альфреда Маннингса, Вильяма Кеннеди, Артура Хакера и прочих малоизвестных художников весьма трудно различить, где Париж, а где Лондон.
Так были преданы британские идеалы, что и возмутило Рескина, устроившего публичный скандал Уистлеру. На выставке в Барбикане импрессионизм представлен как явление, постепенно поглощающее все национальные различия. Он явился первым шагом к абсолютно интернациональной школе, к царству культурного эсперанто, ко всему тому, что воплотилось впоследствии в Ecole du Paris.
Впрочем, парижский импрессионизм, который стер грани между национальными школами, в то же время удачно помог выявить некоторые стороны национального характера. Если американцы, ставшие большими поклонниками французской живописи, своеобразно трансформировали импрессионизм в американский реализм, британцам на этой же художественной почве удалось вырастить так называемый эдвардианский рай, созданный новыми английскими натуралистами.
В отличие от видов Пикадилли, родившихся под влиянием парижского "абсентизма", картины этих певцов английской природы дышат здоровьем и покоем. Импрессионизм воспринимался здесь как море, солнце, воздух, словом, как отпуск. Розовость щек здоровых молочниц рифмовалась с розовостью ягодиц молодых купальщиков. Иностранцы — посетители выставки — в очередной раз умилятся "сливочному английскому обаянию", к которому большинство аборигенов остается абсолютно равнодушным. Один из рецензентов сказал, что подобная живопись, не имея особой художественной ценности, может представлять интерес только для коллекционеров-яппи. В России это неожиданно актуально. Ведь именно на вкусы яппи ориентируются сегодня многие журналы, озабоченные созданием нового стиля жизни.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ