Гала балет
В Большом театре международным гала-концертом завершился четырехдневный фестиваль в честь 50-летия творческой деятельности Екатерины Максимовой и Владимира Васильева, на котором ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА смогла убедиться, что лучшую пару Большого театра никто так и не превзошел.
Гала-концертом Большой чествовал Екатерину Максимову и Владимира Васильева — лучший дуэт за всю историю московского театра. В программе были номера маргинальные, полузабытые: в первом отделении — балетмейстерские опусы самого Васильева, во втором — номера разных авторов, занявшие видное место в творческой биографии звездной пары.
Гала начался как все мемориальные концерты — с кинокадров танцующих юбиляров. Зрители аплодировали каждому — не из почтения, от живого восторга. Это действительно феноменально: полвека назад именно Максимова и Васильев установили тот уровень исполнительского мастерства, который до сих пор остается эталоном. В отличие от гениальной Улановой или даже сверстника юбиляров Рудольфа Нуреева времен СССР, чьи танцы выглядят свидетельством иной, пусть и великой эпохи, танец Максимовой и Васильева полувековой давности абсолютно современен — по технике, по манере, по актерскому мастерству. Более того, он остался непревзойденным. Что и доказали сегодняшние артисты.
Поначалу за спинами выступавших на заднике крутили пленки с танцующими оригиналами, но, к счастью для участников концерта, затею бросили уже через два номера: контраст был убийственным. Жертвой неудачного опыта пал солист Большого Морихиро Ивата. В рыжем паричке и кумачовой рубахе он с неподдельным чувством станцевал Иванушку-дурачка, умудряясь копировать даже русскую мимику. Но что мог поделать бедный прыгучий японец, если за его спиной маячил роскошный кино-Васильев, пляшущий вприсядку со всей своей фирменной русской необузданностью? В дальнейшем артистов оттеняли лишь цветные пятна абстракций — на задник проецировали акварели самого Владимира Васильева, большого любителя живописи.
В неравном бою с кинотенями выживали лишь артисты, не пытавшиеся копировать прототипы. Во "Фрагментах одной биографии" — балетике, в котором некогда балетмейстер Васильев изображал разудалого аргентинца, солист Opera de Paris Алессио Карбоне оказался убедительнее. Он продемонстрировал стать прирожденного мачо, а темперамент спрятал за щегольством безупречных поз. Эффектнее предшественниц оказалась и леди Макбет в исполнении Светланы Захаровой. Как только из-за плеча Андрея Уварова, посильно изображающего цареубийцу, показалась ее роскошная нога, змеей проползла по груди партнера и властно оплела его тело, стало ясно, что устоять перед этой роковой женщиной не сможет никто. Кроме современных хореографов, не готовых ставить балеты, достойные великолепного тела балерины,— "Макбет" Васильева явно не из их числа.
А вот желания и физические данные Николая Цискаридзе хореограф явно учитывал при постановке нового номера под названием "Alter ego" на музыку первой части 40-й симфонии Моцарта. Моцарт, впрочем, тут значил не больше тапера: под его музыку премьеру Большого, выступающему в роли Эго, было удобно наворачивать свои излюбленные pas в классическом стиле unisex (па-де-ша, фуэте, пируэтики с пятой позиции, прыжочки pas de poisson), живенько пролетая из кулисы в кулису. В роли Альтера выступал юный ученик господина Цискаридзе Артем Овчаренко. Педагог так старательно поработал над манерами своего подопечного, что тот действительно выглядел его клоном: так же церемонно ходил по сцене, так же грациозно держал ручки, так же нечисто заканчивал вращения. Разумеется, опытное Эго чувствовало себя гораздо раскованнее замороженного Альтера, зато клон прыгал выше и вертелся свободнее. Пожалуй, господину Цискаридзе такое раздвоение личности невыгодно.
В отличие от премьера Большого, явившего признаки увядания уже в 34 года, 50-летний Владимир Деревянко, арт-директор заштатной труппы флорентийского Teatro Communale, продемонстрировал поразительное творческое долголетие. Его Паганини из одноименного балета Леонида Лавровского выглядел сущим бомжом: серые замызганные балетки на черном трико, немыслимое жабо, растрепанная седеющая шевелюра, неопрятная щетина, припухшие глазки. Но едва этот длинноносый потасканный "бомж" сделал первый жест — приложил к плечу воображаемую скрипку — показалось, что только таким и может быть гениальный полусумасшедший скрипач. И дело не в том, что артисту отлично удались и jete en tournant, и большой пируэт, и прочие виртуозности,— просто он, единственный из всех, превратил череду физических упражнений в движения души.