Глава МИД России Сергей Лавров вчера заявил, что в зоне безопасности, откуда совсем недавно были выведены российские войска, "происходят нарушения договоренностей", зафиксированных в плане Медведева--Саркози. По словам министра, грузинская сторона не выполняет обязательств по возвращению войск в места постоянной дислокации. Специальный корреспондент "Ъ" ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА побывала в зоне безопасности и не увидела там никаких войск. Зато увидела, как живут грузинские граждане, вернувшиеся из палаточных городков в свои дома.
Депрессии не будет
Первый городок для беженцев строится сразу за Тбилиси, в окрестностях древнего города Мцхета. Выстроившиеся в ряд серые коттеджи с красными черепичными крышами напоминают респектабельный дачный поселок, а вовсе не место обитания беженцев. Кроме этого городка в Грузии строятся еще два таких же — в Каспском районе и под Гори. Власти всерьез озаботились обустройством беженцев из Южной Осетии — так, будто наконец поняли, что Южной Осетии им никогда не вернуть. Я спрашиваю об этом помощницу главы подконтрольного Тбилиси альтернативного правительства Южной Осетии Дмитрия Санакоева Ию Баратели. Я спрашиваю, почему беженцам из Абхазии, лишившимся своих домов еще в 1992 году, власти Грузии до сих пор не предоставили жилье, а беженцам из Южной Осетии обещают уже к Новому году новые дома? Ия отвечает, что строительство городков вовсе не означает, что Грузия смирилась с потерей своих территорий. Просто не стоит держать 25 тыс. беженцев в Тбилиси, в школах и детских садах. Это опасно. Ведь в Тбилиси самый активный электорат, и неправильно, если у этого электората перед глазами все время будут беженцы из потерянной Южной Осетии. К тому же "после войны в Абхазии в Грузии два года была тяжелая депрессия — сейчас такого допустить нельзя".
К новым городкам уже подводят газ и электричество — власти обещают заселить беженцев уже 25 декабря. "Здесь даже обещают построить комбинат по производству бумаги, чтобы у людей была работа",— рассказывает Ия.
Такая забота властей о беженцах из Южной Осетии уже вызвала недовольство среди беженцев из Абхазии, которые до сих пор живут в западной Грузии в общежитиях и брошенных административных зданиях. Им власти тоже обещают улучшение жилищных условий, но точные сроки не обозначают.
Русский расчет
Мы едем дальше по трассе, которая связывает Тбилиси и Гори, а по большому счету восток и запад Грузии. Водитель показывает рукой вправо от трассы на темнеющие вдали деревья: "Там начинается Ахалгорский район, который заняли русские". В Грузии распространена точка зрения, что "русские еще вернутся и дойдут до Тбилиси" — об этом говорят политики и простые люди на улицах. Контроль над Ахалгори, если опираться на эту точку зрения, выгоден, потому что оттуда до центральной трассы всего 15 км, а до Тбилиси — 50. Председатель парламентской комиссии по расследованию августовских событий Пата Давитая за день до моей поездки в зону конфликта рассказывал мне: "Удерживать Ахалгори русским будет сложно, потому что там очень плохая дорога и у них не будет связи с Цхинвали. Единственное объяснение, почему они там стоят,— это их желание завершить начатое, захватить Тбилиси и свергнуть Саакашвили, и это они, скорее всего, попытаются сделать до зимы".
Мы проезжаем Каспский район — справа от дороги растет точно такой же городок, как в Мцхете. Построено уже 50 коттеджей, строят еще. Говорят, строители работают с 8 утра до полуночи, потому что ответственным за стройку назначен глава МВД Грузии Вано Мерабишвили. Этого министра боятся. Его называют правой рукой президента Саакашвили. Говорят, он может выполнить любое поручение, в том числе сдать за два месяца коттеджные поселки для беженцев.
В Гори следов войны почти не видно. Приглядевшись, можно заметить новенькие стекла в окнах банков и административных зданий, расположенных на центральной площади города. Но уже в следующем за Гори Каралети в глаза бросаются сожженные дома, а в нос бьет сильный запах гари. Здесь нет ни полиции, ни военных. Такое ощущение, что их здесь никогда и не было — просто по селу прошел большой пожар. "Пока в Каралети стоял российский пост, в Гори был большой палаточный лагерь,— рассказывает Ия Баратели.— Но восьмого пост сняли, а несколько дней назад убрали и лагерь: люди вернулись в свои дома. Даже те, у кого все разрушено, вернулись, надеялись спасти урожай — теперь живут в подвалах или у соседей".
Местные жители в пыльной порванной одежде стоят вдоль дороги и провожают глазами нашу машину.
"За что вы нас разбомбили?"
Сразу за Каралети начинается Тквиави. Здесь, в зоне безопасности, это село называют грузинским Сталинградом. Я не нашла здесь ни одного целого дома. Ни одного дома, вообще пригодного для жилья. Сначала село казалось мертвым. Потом откуда-то из развалин вышла женщина с седой головой и большой пустой сумкой. Зина Мерабишвили бежала из Цхинвали в 1990-м, сразу после войны. Когда началась новая война, Зина решила остаться в Тквиави — сидела в своем подвале. "Сначала сюда вошли осетинские военные,— говорит Зина.— Они много стреляли. Потом пришли русские, стало тихо. Они сказали мне: "Если кто-то вас обидит, позвоните" — и номер телефона мне дали".
Зина еще не получала гуманитарной помощи и собирает фрукты в брошенных огородах. Ее соседка Валя Кудзиева — осетинка. Когда-то она вышла замуж за грузина, а теперь боится ехать в Цхинвали к родственникам. Ее муж парализован, его не успели эвакуировать, и во время войны Валя осталась с ним в подвале своего дома. "Почему нас не вывезли перед войной? — спрашивает Валя.— Разве они не знали, что из Осетии вывозят людей? Все готовились к войне, только мы ничего не знали". Женщина спрашивает меня, как ей жить в разрушенном доме. В доме нет крыши, нет потолков — остались только стены. Во дворе дома яма, в которой, по утверждению Вали, лежит бомба. "Она упала и не взорвалась,— говорит Валя.— Приходили полицейские, сказали, что робот будет ее вывозить. Но я думаю, они ее просто взорвут, ведь вывозить опасно. Так что ничего у меня не останется, даже сарая".
Постепенно вокруг меня собираются местные жители. Сначала на их лицах появляется удивление, потом недоумение. "Вы из Москвы? — переспрашивает пожилой Каха Карели.— За что вы нас разбомбили? Разве грузин русскому враг?"
Каха ведет меня в глубь деревни. Здесь от домов не осталось даже стен — одни руины. Каха говорит, что село начали бомбить 11 августа. "Зачем бомбили? — снова спрашивает Каха.— Тут не было баз, тут не было военных. Наша полиция уходила, даже не сопротивляясь!"
Мы идем по разбитому селу. Отовсюду выходят люди и выносят мне виноград, хлеб, воду — кто чем богат. Говорят, так же в зоне безопасности встречали и русских солдат, только тогда местные жители были богаче. Теперь у них не осталось ни коров, ни кур, ни свиней. "Все унесли мародеры,— рассказывает Гела Бутаури.— Мы убежали в Тбилиси, жили там в школе. А вчера вернулись — у нас ни дома, ни хозяйства. Вот только яблоки да виноград и остались. Как жить дальше?"
У мужчины в глазах появляются слезы. К нему подходит очень маленькая седая женщина с костылем. Она вытирает ему слезы рукой и уводит его в глубь разрушенного дома.
"Мы на вас не в обиде, дочка,— берет меня за руку Каха.— Мы всегда с русскими в мире хотели жить. Мы любим русских. Это такие, как Путин, Жириновский, Бабурин, Слиска, виноваты. И у нас такие же негодяи сидят".
Только один житель Тквиави, пожилой 70-летний Анзор, не выдержал. Он хотел кричать о своей обиде. И он закричал. Он кричал, что в Тквиави убито семеро мужчин. Он кричал про 65-летнего Гелу Чихладзе, который был ранен и сгорел в своем доме. Про Мишу и Захара Мелитаури, которые были расстреляны в первые часы захвата Тквиави. Он хотел понять, почему в России сочувствовали осетинам, но не жалели грузин, которые тоже не хотели этой войны? Он кричал, что "люди годами кирпич на кирпич складывали", а теперь остались на руинах. Что в XXI веке нельзя вводить танки и бомбить мирные села. Что грузины и русские всегда были братьями, а теперь их сделали врагами. И он тоже называл руководителей своей и моей страны негодяями.
Потом он сел в пыльные кирпичные осколки своего дома и заплакал.
Мертвая зона
Потом мы приехали в Эргнети — последнее, уже пограничное грузинское село в зоне безопасности. Нас остановили полицейские. Это был единственный полицейский пост на нашем пути. "Дальше нельзя, опасно,— сказал на хорошем русском языке молодой парень в американской полевой форме.— Там уже осетинский пост". Пост, на который показал полицейский, отсюда хорошо просматривался. Оттуда на нас тоже смотрели в бинокль. "Я вас не могу туда пропустить,— сказал полицейский.— Пока вы на территории Грузии, за вас отвечает наше МВД".
Я иду в глубь села в сопровождении двух полицейских. Один из них, Давид, родом из Кехви — того самого грузинского анклава, который теперь контролирует южноосетинская сторона.
— Теперь там ничего нет,— говорит Давид.— Этих сел вообще больше нет.
— Где же вы теперь живете? — спрашиваю я.
— МВД дало мне квартиру,— с достоинством отвечает Давид.— И все полицейские, кто там жил, тоже получили квартиры.
Эргнети в отличие от Тквиави настоящая мертвая зона. Здесь стоит такая тишина, что слышно, как полицейские переговариваются на трассе. Когда-то в Эргнети был большой рынок, на который съезжался весь Кавказ. Говорят, что этот рынок сближал осетин и грузин больше, чем распространенные здесь смешанные браки и общая история. В 2004-м все закончилось.
— Война началась уже тогда,— говорит Давид, постукивая прикладом автомата о голенище ботинка.— Началась непонятная стрельба, Окруашвили повел свои части на Цхинвали.
Неожиданно из-за ворот дома, мимо которого мы проходим, раздается лай собак. В дверях появляется пожилая женщина. Она машет нам рукой, улыбаясь беззубым ртом. Анне Члаидзе 68 лет, она не уходит из своего дома и в городках для беженцев жить не хочет. Анна ночует в маленькой каменной кухне, обогреваемой печкой-буржуйкой.
— Печка у меня давно, еще с той войны,— улыбается Анна.— Я запасливая.
Здесь же женщина печет хлеб из муки, которая хранилась в подвале и до которой мародеры не добрались. Большой двухэтажный дом, в котором жила Анна, снаружи совершенно цел, но внутри нет ничего — ни крыши, ни потолочных перекрытий.
— В дом попала бомба? — спрашиваю я.
— Нет, его сожгли,— буднично говорит женщина.— Я тогда в лесу пряталась, когда они сюда зашли. Стреляли много. Потом подожгли. Потом я ушла в Гори. А вернулась недавно.
Анна была зажиточной жительницей Эргнети. У нее было пять коров, две козы и еще холодильник, стиральная машина, телевизор. Теперь всего этого у нее нет. Но больше всего ей жаль свою голубятню: голуби Анны погибли, когда в соседний дом упала бомба.
Когда мы уезжаем из Эргнети, где-то вдалеке раздаются выстрелы.
— Тут всегда так,— говорит Давид.— Вот и вчера стреляли. Местные сюда не возвращаются. Боятся. Это русские стреляют. Они хотят снова сюда зайти.
Я уверена, что на осетинском посту, который виднеется вдалеке, мне сказали бы, что стреляют грузины. Таковы правила этой войны.