Юрий Гнедовский оставил пост президента Союза архитекторов РФ. Новым председателем Союза стал Андрей Боков (см. вчерашний "Ъ"). Но сути этой уникальной общественной организации это, скорее всего, не изменит.
Юрий Гнедовский правил Союзом архитекторов России без малого 20 лет. Казалось бы, смена такой власти должна проходить революционным путем. Но на съезде все претенденты на пост президента, за исключением Андрея Бокова, перед голосованием сняли свои кандидатуры. Случилось мирное преемничество.
Летом сообщество будоражилось. В соответствии с новым градостроительным кодексом у нас должно быть с 2009 года отменено лицензирование и образованы саморегулируемые организации — СРО. Эти СРО должны аттестовывать своих членов, страховать их деятельность, осуществлять их юридическую поддержку и представлять позицию архитекторов в органах государственной власти.
Весной считалось, что СРО будут образовывать из союзов, и как-то там было все тревожно. Неясно, что будет с пенсионерами, наиболее активными членами творческих союзов. Будет ли работать детская студия при Союзе? Сохранятся ли вечера старинного романса по пятницам в связи с необходимостью страхования проектного бизнеса? Весной проходили выборы председателя московского союза, и там засронцы, ведомые Павлом Андреевым, не на шутку столкнулись с противосронцами во главе с действующим председателем Виктором Логвиновым. Засронцы проиграли, но пригрозили осенью, на большом съезде взять реванш. Видные представители засронцев и противосронцев кипятились, даже грозились обратиться в прессу, но каждый раз, когда дело непосредственно до этого доходило, чего-то мялись, принимали задумчивое выражение лица и говорили, что еще рано, вот будет съезд, и тогда уж...
На съезде лагерь засронцев представлял Алексей Воронцов. Когда-то инструктор ЦК КПСС по архитектуре, потом создатель первого архитектурного кооператива, потом СП с китайцами, потом собственной архитектурной фирмы, ныне архитектор-девелопер, он лучше всех понимает, что такое архитектура как бизнес. Но, конечно, в области вечеров старинного романса он не тянет. И вот — снял свою кандидатуру. Борьбы не вышло.
Это поразительная организация. Писатели, композиторы, художники и кинематографисты все 90-е и даже начало 2000-х бузили, образовывали альтернативные союзы и с визгом делили имущество. Там жизнь — сражение. Ничего такого архитекторы не делали. Сегодня в бывших советских союзах, как правило, сидят в виде руководства люди глубоко неактуальные, отношения к художественному процессу не имеющие. У архитекторов редкий архитектор с именем не имеет статуса вице-президента или члена правления. Прямо неудобно говорить, но Союз архитекторов — это действительно собрание хороших и достойных людей. Иногда даже жалко, что не вступил туда.
Или вот Юрий Петрович Гнедовский. Если у него были недостатки, то, вероятно, некоторая рассеянность. Я много раз брал у него интервью, и по ходу дела он, по-моему, регулярно забывал, как меня зовут, кто я и зачем сижу перед ним с диктофоном. Но этот человек управлял Союзом чуть не 20 лет! Казалось бы — он должен был продать Дом архитектора и здание правления, сделаться главным членом всех лужковских комиссий и от имени архитекторов славить мудрость Юрия Михайловича в прессе и на федеральном уровне. Так ведь он ничего не продал! Больше того, он в течение десяти лет героически боролся за Дом творчества в Суханово, хамски и бестолково приватизированный в середине 1990-х с помощью тогдашнего вице-премьера Шумейко. И ведь победил, отменил этот грабеж, хотя его и купить пытались, и даже в какой-то момент пырнули ножом у входа в собственную квартиру. Все равно не сдался. Ну что сказать? Герой.
Мало этого, он еще и никак не использовал свое место, чтобы урвать заказы повыгоднее. Он даже реконструкцию дома правления архитекторов — своего дома — и ту отдал Александру Асадову, что просто ни в какие ворота не лезет. Конечно, он построил Красные Холмы и Дом музыки, но с кем не бывает? Более оборотистые его коллеги аналогичного положения и возраста построили за это время по двадцать Домов музыки, и еще куда как гаже, а он — один, и тот в соавторстве. И он искренне считает, что очень старался, и это по-настоящему здорово получилось. Пару раз я даже стал колебаться в оценке этого произведения, и в чем-то с ним соглашаться.
В общем, редкостного и даже неуместного по нынешним временам благородства человек. Но есть другая, несколько смущающая сторона дела. Трудно сказать, чего этот Союз делал вообще. Вот все, что теперь собирается делать это самое СРО — и страховать, и юридически защищать, и представлять в органах государственной власти, и формировать общественное мнение, и взаимодействовать с прессой — все должен был делать Союз, и даже пытался, но как-то без успеха. Время от времени Юрий Петрович возвышал свой голос по разным поводам — то требовал проведения конкурсов, то волновался по поводу непривлечения русских архитекторов к строительству Сочи, но так тихо и интеллигентно возвышал, что совсем не было слышно. Он, гордясь и волнуясь, время от времени сообщал, что ему удалось рассказать об архитектурных проблемах президенту, но возникало ощущение, что президент в момент рассказа на что-то отвлекся. Во всяком случае, из этого как-то ничего не выходило.
Одно время я сильно негодовал по поводу того, что Союз ничего не делает. Издевался над его немощью. Потом постепенно привык. А потом даже как-то стал находить в этом известную прелесть.
Я даже волнуюсь. Архитектура — медленное дело, в ней все запаздывает. Юрий Петрович Гнедовский, несомненно, фигура горбачевского времени. Благородный, интеллигентный, воспитанный, несколько наивный и не очень способный к действию. Если бы общество состояло из архитекторов, Михаил Сергеевич до сих пор был бы нашим президентом. А Андрей Боков — фигура довольно романтическая, в чем-то мятущаяся, неспокойная, рвущаяся к высотам, но при этом легко сползающая в сугубый коммерческий цинизм. Словом, фигура ельцинская. Так что Союз ждут веселые времена.
Но все же, даже нервничая, я как-то смиряю свое волнение. Однажды мне давал интервью чудесный московский архитектор Николай Лызлов (тоже то ли член правления, то ли глава какой-то рабочей группы). Труд архитектора он сравнил с крестьянским. Сначала, говорит, посеешь зерно проекта, потом его окапываешь, поливаешь, выдергиваешь сорняки, оберегаешь от вредителей, а потом он уже сам растет и надо не мешать. Мне это показалось как-то неприлично пасторально. Но вот тут, по-моему, лежит ключ к пониманию природы Союза.
Все же вряд ли писатели или кинематографисты сравнят свой труд с выращиванием зерна. Я бы, если уж соглашаться с крестьянской метафорой, вспомнил о селах Кавказа. В основном они там мотыжат кукурузу и пасут скот, но у них в центре деревни бывает сарай для общественных собраний, где происходят общие пиры. Иногда большие — похороны или свадьбы, а иногда более проходные. Так и Союз, только вместо большого пира у них фестиваль, а так — просто заседания правления, рабочей группы, или наскоро — президиума. Это примерно как пир четырех кинто в тени шелковицы. Встретятся, поговорят, обсудят новости — и опять в поле.
Сейчас в моде институциональный подход. Этот сарай для совместных пиршеств: прекрасная и достойная всяческих комплиментов институция, но если задаться вопросом, что она делает, то будет какой-то туман. Трудно использовать ее для пиара в прессе, страхования бизнеса и, как показал недавний исторический опыт, она совсем не годится для защиты от государства. Так и Союз. Он не для того, чтобы что-то делать. Он чтобы быть. И при этом замечу вот что. В кавказских селах иногда попадается исполненный внутреннего благородства тамада, который уже ничего не хочет, а иногда более склонный к эксцессам, романтическому деянию и доказыванию окружающим, что он действительно герой и молодец. Сарай от этого не сильно меняется.