Выставка фотография
В Манеже открылась выставка "Мартин Мункачи: Думай, когда снимаешь", сделанная Московским домом фотографии вместе с Домом фотографии Гамбурга в сотрудничестве с Fleming Family & Partners. Ретроспективу классика фотографии XX века следует признать лучшей фотовыставкой осени, считает АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Хотя в конце 1930-х Мартин Мункачи (1896-1963) был звездой и самым высокооплачиваемым фотографом в Америке, последние 20 лет его жизни — болезни, семейные неурядицы, профессиональные конфликты — оказались спадом в карьере. В 1960-х его забыли. Вдове не удалось пристроить архивы ни в один порядочный музей или библиотеку — большая часть негативов и авторских отпечатков, судя по всему, пропала. Возвращение Мункачи во многом дело рук Франца Кристиана Гундлаха, патриарха немецкой фотографии моды, коллекционера и основателя Дома фотографии в Гамбурге, где эту ретроспективу и показали впервые три года назад. С тех пор она гастролирует по Европе и Америке и наконец добралась до Москвы.
К ретроспективе господин Гундлах выбрал все лучшее из собственной обширной коллекции, из запасников Ullstein Bild и семейного архива, чудом сохранившегося у дочери Мункачи, так что винтажных отпечатков — в том числе и с редакторскими пометами, куда больше, чем современных, и потери не так ощутимы. Но главное — выставка сделана профессионалом и объясняет, почему Мартин Мункачи был для великих фотографов XX века — Анри Картье-Брессона, Ричарда Аведона, Юджина Смита, Уильяма Кляйна — что называется, культовой фигурой.
Здесь, конечно, есть и "Мальчики, бегущие к прибою на озере Танганьика" (1930) с той самой цитатой из Картье-Брессона под ними, из которой следует, что идея заняться фотографией, как, впрочем, и идея "решающего момента", осенила будущего мэтра, когда он увидел именно эту карточку. Есть и "Люсиль Брокау на пляже Лонг-Айленда" (1933) — фотография, с которой начался роман Мункачи с Harper`s Bazaar эпохи Алексея Бродовича в частности и с Америкой в целом, что случилось очень вовремя: после 1933-го венгерскому еврею нечего было делать в Германии.
Эту Люсиль, одетую в купальник, он вытащил из студии, где тогда только и снимали моду, на осенний пляж и заставил бегать, чтобы согреться. И совершил революцию в модной фотографии сродни той, что устроили импрессионисты в пейзаже, выйдя из мастерской на пленэр. Ричард Аведон недаром называл Мункачи отцом всей фотографии моды в Америке. Одного взгляда на его "Пеньюар в легком бризе" достаточно, чтобы понять, что из этого пеньюара, взмахнувшего полами, как чайка крыльями, вышел и весь Ричард Аведон, и все остальные.
Пройдя эту огромную выставку насквозь, от самого раннего, 1923 года снимка с кое-как одетыми девчонками, вальсирующими в будапештском дворике, до последнего альбома середины 1950-х, где из старых кадров составлены нравоучительные пары (кошка на крыше — "В поисках еды", голуби в голубятне — "Еда"), понимаешь, что, всю жизнь работая на заказ для спортивных газет, иллюстрированных еженедельников и глянцевых журналов, Мартин Мункачи снимал только то, что любил. А любил он детей, женщин, футбол, лыжников и фигуристов, пляжи, танцоров, мотоциклы и самолеты, кошек и собак — словом, все, что движется. Можно сказать, он просто любил жизнь. В конце экспозиции есть стенд с фотографиями самого Мункачи: вот он на машине, на лошади, на верблюде, в воде — плывет на спине, а громоздкую камеру держит, кажется, зубами. В общем, вертится.
Сын колошварского маляра, не обремененный особым образованием, он был в фоторепортаже, как и во всем остальном, самоучкой. У него бесполезно искать цитаты из старых мастеров или коллег-фотографов: никаких манрэевских рифм или родченковских ракурсов. У Мартина Мункачи было все свое — и ракурсы, и философия: фотография — это то, что схватывает моментальные движения, физические и душевные. В репортажах с корриды в Испании и Аргентине зрители чаще попадают в его объектив, чем сами тореро, и вы начинаете понимать, что же такое бой быков. "Думай, когда снимаешь",— советовал он коллегам в одном интервью. Мункачи все ловил на лету. Юных бедуинов, гоняющих мяч. Лени Рифеншталь, несущуюся на лыжах с горы. Фреда Астера в пируэте на кончиках пальцев. Вратаря, пропустившего мяч на кончиках пальцев рук. Страсть к футболу, в который Мункачи и сам поигрывал, сделала его знаменитым (к концу 1920-х он стал ведущим спортивным фотографом Венгрии) и стоила ему жизни. 14 июля 1963 года на матче в Рэнделл-Айленде он резко вскочил, чтобы заснять гол, и умер в тот же день в больнице от сердечного приступа.
Ему не сиделось на месте. Из Будапешта рванул в Берлин — издательскую столицу Европы — и попал в Berliner Illustrierte Zeitung, иллюстрированный еженедельник, по заданию которого объехал весь мир — от Либерии до Мексики, от Норвегии до Турции. В 1932-м летал на дирижабле "Граф Цеппелин" в Бразилию и Аргентину снимать кофейные плантации, купальщиков на Копакабане и лайнеры, бороздящие Атлантику, с высоты птичьего полета. В 1928-м летал через Альпы с ассами мюнхенской авиашколы снимать "этажерки", зависшие над горными хребтами этакими грозными валькириями. В этом уже чувствовалось что-то недоброе.
21 марта 1933 года Мункачи оказался в Потсдаме: на его счету специальный выпуск Berliner Illustrierte Zeitung с президентом Гинденбургом, побитой собакой выходящим из гарнизонной церкви, куда деловитой походкой направляется Адольф Гитлер и шеренги чеканящих шаг штурмовиков. Через год он был в Нью-Йорке, заставляя величественных моделей Harper`s Bazaar скакать через лужи, Луи Армстронга улыбаться до ушей, а Марлен Дитрих, заваленную баулами и чемоданами, тосковать на борту "Нормандии".
Где-то в конце 1930-х что-то внутри него оборвалось. Он вдохнул репортажную жизнь в модные журналы, но выдохся сам. Его заносило, он ссорился, разрывал контракты, бросал все и уходил в кино. Ему казалось, что он бежит вперед, но на самом деле он остановился.