Премьера театр
Малый театр показал свою первую премьеру нового сезона — "Детей солнца" Максима Горького в постановке дебютировавшего на сцене главной московской театральной академии знаменитого режиссера Адольфа Шапиро. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Малый театр всегда сам по себе, не больно-то он оглядывается на прочие театры, на календарь и на смежные искусства. Одни его именно за это и почитают, другие именно за это не посещают никогда. Если и приглашают на старинные академические подмостки режиссера со стороны, то помещают его в специфическую систему координат: и прошлые работы этого режиссера вроде как и значения не имеют, и что он будет потом делать, наверняка в Малом никто не поинтересуется. Но в случае с Адольфом Шапиро отдельно рассматривать спектакль нельзя — во-первых, режиссер слишком серьезный и уважаемый, во-вторых, выбор пьесы уж больно интересный и небанальный.
Любопытно, что предыдущей работой господина Шапиро была антиутопия Рэя Бредбери "451 по Фаренгейту" в театре Et cetera. Горьковские "Дети солнца" написаны, разумеется, иначе и в иную эпоху, но по большому счету о том же: об одиночестве интеллигенции и о ее конфликте с народом. Если Адольф Шапиро счел возможным протянуть единую тему из беспринципно-буржуазного театра в театр, застегнутый на все пуговицы, значит, он уверен: тема насущна.
Не менее интересно и то, что несколько лет назад он же ставил в МХТ имени Чехова "Вишневый сад". А в "Детях солнца" легко прочитать внутреннюю полемику (но, кстати, и преемственность тоже) с последней чеховской пьесой — Горький написал "Детей солнца" буквально через полгода после смерти Чехова. Обстоятельства работы, как говорится, многое в горьковском сочинении объясняют — и извиняют: "Детей" Горький писал в камере Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, куда был заключен после ареста по делу о Кровавом воскресенье. Именно за решеткой придумал писатель историю про химика Павла Протасова, живущего в мире науки и в плену возвышенных идей о предназначении интеллигенции. Жена, на которую герой не обращает внимания, увлечена его другом художником. Самого Протасова любит богатая вдова-купчиха, а брат ее, ветеринар, влюблен в душевно нездоровую сестру Павла. Вокруг этих людей живет плебс — слесарь, поколачивающий жену, горничные и предприимчивые нувориши, постепенно прибирающие к рукам имущество Протасовых. Да еще начинается эпидемия холеры — можно рассматривать ее как бытовое обстоятельство, можно как символическое.
О тюрьме в новом спектакле Малого театра напоминают металлические стены-решетки по бокам игровой площадки. О солнце, источнике жизни, может напомнить разве что бьющий сквозь стекло дальних дверей и слепящий, когда их открывают, свет театрального прожектора. Сцена Малого театра раздета до кирпичного неглиже задней стены, на которую проецируются взятые режиссером из реплик пьесы названия отдельных сцен. Пространство спектакля словно разряжено, в нем много воздуха, мало напряжения — действие развивается последовательно и неторопливо. И главные горьковские герои производят впечатление скорее пресыщенных жизнью людей, нежели стремящихся познать и обрести ее смысл. Вот и мужчины — художник Вагин (Глеб Подгородинский) и ветеринар Чепурной (Виктор Низовой) — оказываются заметно моложе женщин, к которым их тянет, Елены (Светлана Аманова) и Лизы (Людмила Титова). Первый из молодых оказывается совсем уж ничтожным, а второй кончает жизнь самоубийством — два характера по-разному, но все-таки обретают завершенность. Обе же героини, увы, остаются довольно-таки невнятными. В отличие от купчихи Мелании: Евгения Глушенко "подает" ее зрителю сочно, напористо, хотя и несколько однообразно.
Интереснее всех, конечно, Василий Бочкарев — один из лучших сегодняшних актеров своего поколения — в роли Протасова. Прежде всего потому, что роль оторванного от реальности, слабо адаптированного к социуму интеллигента (в последней по времени значительной версии "Детей солнца", на советском еще телевидении, ученого играл Иннокентий Смоктуновский) не кажется бочкаревской. Хоть и позволяет господин Бочкарев зрителю несколько раз откровенно посмеяться над своим героем, но сатирических красок избегает — они не в его палитре. Никчемность Протасова Василий Бочкарев не судит, и интереснее всего на него смотреть в те моменты, когда Горький ставит в репликах героя многоточия — отсутствие слов влечет за собой минутное смятение эмоций и жестов.
В этих актерских секундах сегодня можно найти больше смысла и глубины, чем во всей смутной философии пьесы. О сегодняшней интеллигенции пьеса "Дети солнца" ничего не говорит. Дело в том, сегодня интеллигенция (что бы ни значило это слово) никуда не зовет, никакими идеями о своем особом предназначении она не вдохновлена. Это не значит, что мрачные "пророчества" Горького — мол, если что, то образованных начнут бить — потеряли в России актуальность. Но расстановка сил совсем другая. С постановкой "Детей солнца" в МХТ в 1905 году связан один из самых поучительных моментов русской театральной истории: в конце первого представления интеллигентные зрители бросились на сцену спасать актеров: они приняли написанный Горьким в четвертом акте холерный бунт за реальное вторжение погромщиков-черносотенцев в театр. Сегодня не бросятся, можно не сомневаться.