Алан Менкен: я умею убирать приторный привкус из этих историй

Блицинтервью

На премьеру "Красавицы и чудовища" в Москву приехал композитор мюзикла, восьмикратный лауреат "Оскара" АЛАН МЕНКЕН. После спектакля он ответил на вопросы МАРИНЫ Ъ-ШИМАДИНОЙ.

Алан Менкен — автор музыки к мультфильмам студии "Дисней" "Русалочка", "Красавица и чудовище", "Алладин", "Геркулес", "Горбун из Нотр-Дама", "Покахонтас", "Не бей копытом" и к основанным на основе многих из них мюзиклам, фильму "Зачарованная", музыкальному спектаклю "Маленький магазинчик ужасов" по мотивам фильма Роджера Кормана.

— "Красавица и чудовище" в свое время задала моду на мюзиклы на основе мультфильмов. Исчерпала ли себя эта мода или нет?

— Я бы сказал, что традиция делать мюзиклы, основанные на анимационных фильмах, себя отнюдь не исчерпала. В ближайшее время выходит на сцену "Шрек", недавно состоялась премьера "Русалочки". Уверен, что будут еще и другие постановки. Будет ли это продолжаться так, как сейчас, не знаю. Повторяться ведь никому из нас не хочется.

— Вы восьмикратный лауреат "Оскара". В чем секрет такого успеха?

— Мне помогает господин Дисней. Это один секрет. Другой — в том, что я легко отказываюсь от собственных привычных подходов, от наработанных мною приемов и позволяю сюжету и персонажам как бы петь самостоятельно.

— Существует ли какая-то специфика в работе над анимационными проектами? Чем эта музыка должна отличаться от театральной музыки или музыки для кино?

— Больших отличий у музыки, написанной для бродвейского мюзикла и для мюзикла анимационного, нет. Мюзикл — это мюзикл. Нужно прописывать персонажей, определяться с их музыкальной стилистикой. Есть некие различия в подходах, но даже там много исключений. Вот, например, в анимационном фильме "Красавица и чудовище" было шесть песен, в американской постановке на Бродвее — 14 или 15. Сценический мюзикл прописывается более тщательно, но в анимации каждая песня привлекает заведомо больше внимания.

— Работая над музыкой к "Красавице и чудовищу", вы интерпретировали фильмы по этому сюжету или работали с чистого листа?

— На этот вопрос лучше всего ответил бы мой дорогой друг и соавтор Ховард Эшман, которого уже нет на свете. Ведь в "Красавице и чудовище" я был лишь композитором. Когда Ховард тяжело заболел, а потом его не стало, мне пришлось постепенно брать на себя и решение драматургических задач. В каком-то смысле предыдущие версии этой истории — и фильм, и сама сказка — на нас влияли, но в конечном итоге главным было рассказать эту сказку в стилистике Диснея. То, что главной героиней мы сделали Белль, было очень важно. Какие-то персонажи придумывались с нуля.

— Повлияло ли известие о тяжелой болезни вашего соавтора на атмосферу произведения, ставшего для вашего друга лебединой песней?

— Ховард и я — профессионалы, мы писали это так, как должны были писать. Это, скорее, отразилось на атмосфере, в которой мы работали, на горьковатом привкусе неизбежности происходящего. Я знал, что Ховард умирает, он тоже знал, потому что в то время СПИД был смертельным приговором. О том, что Ховард смертельно болен, я узнал во время церемонии вручения "Оскара" за "Русалочку". После этого он прожил еще год. С тех пор не проходит дня, чтобы я не думал о том, как сложилась бы моя жизнь и творческая судьба, если бы Ховард остался жив. Мне грех жаловаться, но, по-моему, и меня, и зрителей кто-то очень сильно обокрал, лишив тех произведений, которые мы с ним могли бы создать вместе.

— Написав столько прекрасных песен для героев детских сказок, вам не хотелось бы вернуться к тому, с чего вы начинали, и создать что-то радикальное в духе черной комедии "Маленький магазинчик ужасов"?

— Я всегда продолжал заниматься этим. У меня в 1997 году вышел спектакль под названием "Странный романс" (Weird Romance), в каком-то смысле похожий на "Маленький магазинчик". Скоро на Бродвее выйдет мой мюзикл "Сила веры" (Leap of Faith), написанный в стиле госпел. "Сестричка, действуй" (Sister Act) уже в этом году будет показан в Лондоне — это постановка Stage Entertainment. Я совсем не ищу сказочных сюжетов, скорее наоборот — это они меня находят. Наверное, можно сказать, что я умею убирать приторно-сладкий привкус из этих историй и рассказывать их совсем другим языком. Я не смотрю на сказку сверху, а, скорее, существую с ней на одном уровне; я пишу ее как бы от лица того ребенка, который сидит во мне самом.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...