9 октября назвали имя лауреата Нобелевской премии по литературе: им стал французский прозаик Жан-Мари Гюстав Леклезио. Список номинантов на Нобелевку по-прежнему остается тайной, но французы не сомневались, что Леклезио — самый вероятный претендент. В очередной раз поразмышлять об обсуждавшихся всем миром кандидатурах решилась Лиза Новикова.
Лишь через 50 лет после присвоения премии можно узнать, кого в этот год на нее выдвигали — таков срок, отмеренный нобелевскими судьями. Уже обнародованы базы данных по премии мира, и можно, например, удостовериться в том, что в 1939 году на нее претендовал Адольф Гитлер. Среди претендентов начала ХХ века был и Лев Толстой, который заранее предупреждал, что нобелевские деньги, будучи, как и всякие другие деньги, источником зла, ему помешают, и рекомендовал шведам наградить русских сектантов-духоборов, которые в то время преследовались царским правительством за отказ от несения военной службы. Однако доступ к базам данных по литературе по-прежнему затруднен.
Последние годы нобелевским "болельщикам" приходится довольствоваться перечислением одних и тех же возможных кандидатов. Этот слегка варьирующийся список из года в год пережевывают журналисты. А сметливые букмекеры устраивают тотализатор, ничуть не смущаясь того, что зачастую имя лауреата ничего общего с этим списком не имеет. Так, этой осенью азартные читатели вывели в потенциальные лидеры сирийского поэта Адониса и итальянского прозаика Клаудио Магриса.
На таком унылом фоне не могло остаться незамеченным довольно резкое высказывание секретаря Шведской Королевской академии и члена Нобелевского комитета Хораса Энгдаля. Шведский критик заявил, что нынешний лауреат вряд ли будет американцем. По словам Энгдаля, американские авторы не могут соревноваться с европейцами, когда речь идет не о массовой литературе, а о высокой словесности. Американские изоляционисты издают мало зарубежных книг и не особенно участвуют в мировом литературном диалоге. Тем самым Энгдаль дал некоторую подсказку, на которую, впрочем, обратили внимание далеко не все. Вместо этого на критика обрушилась волна возмущения: упреки в том, что он так испугался "культуры кока-колы", были самыми мягкими. И, похоже, теперь Нобелевский комитет, который в последний раз награждал гражданина США (Тони Моррисона) аж в 1993 году, не сможет сгладить эту неловкость, даже последовательно премируя Филипа Рота, Джона Апдайка и Дона Делилло.
А ведь именно эти авторы, в особенности первый из них, до сих пор назывались среди возможных кандидатов. Так, в наградной коллекции патриарха американской литературы Филипа Рота, где уже есть Пулитцер, две Национальные книжные, две премии Национальной ассоциации литературных критиков и три фолкнеровские премии, не хватает только Нобеля. И не вполне понятно, почему автор "Жалоб портного", "Запятнанной репутации", "Обычного человека" и "Заговора против Америки", продолжатель традиции нобелевского лауреата Сола Беллоу, должен пасть жертвой антиамериканских настроений.
Кстати, букмекеры до последнего принимали ставки на американцев. Причем отдельным пунктом у букмекерской конторы Landbrokes был обозначен еще один культовый американский автор — постмодернист Томас Пинчон: предлагалось угадать не только получит ли он премию, но и приедет ли он на церемонию. Ведь автор романов "V", "Выкрикивается лот 49" и "Радуга земного притяжения" принадлежит к редкой ныне породе писателей-затворников: он не дает интервью и не появляется на публике.
Так или иначе, но антиамериканские заявления одного из членов комитета — неотъемлемая составляющая нобелевской политики: США всегда обвиняют в том, что они недостаточно внимательны к чужим культурам. А нобелевцы, несмотря на заявления о том, что национальный вопрос для них не имеет значения, на самом деле очень любят следить за международным балансом. Как при присуждении Ленинской премии нельзя было забывать ни одну республику, так и для Нобелевской премии важен принцип представительства регионов. Например, за те годы, что обносили Америку, наградили выходца из Тринидада Найпола и ориентированного на европейскую культуру турка Орхана Памука. Особенно полезны при таком раскладе эмигранты, поскольку они представляют сразу две культуры.
Впрочем, в Европе антиамериканский выпад Хораса Энгдаля расценили как прозрачный намек: значит, на этот год у Нобеля намечено торжество европейской литературы, обязательно вбирающей в себя разные культуры.
Итальянцы называли в числе претендентов Умберто Эко и Антонио Табукки, но под особым подозрением был прозаик и эссеист Клаудио Магрис как гуманист и интернационалист. В романе "Другое море" он описал странствия европейского интеллектуала, бегущего из готовящейся к первой мировой войне Европы. Кроме того, он мужчина. А "женская квота" уже исчерпана в прошлом году старейшей писательницей Дорис Лессинг. Хотя если шведы захотят устроить женскую двухлетку, в их распоряжении есть несколько гранд-дам, собирательный образ которых еще один нобелиат, Джон Максвелл Кутзее, остроумно вывел в романе "Элизабет Костелло".
Наконец, комитет все еще в долгу перед поэтами — последним непрозаиком, получившим премию, была полячка Вислава Шимборская в 1996 году. После ухода Геннадия Айги наши шансы были невелики. Среди поэтических кандидатов особо выделяли шведа Томаса Транстремера, тем более что очередь скандинавов подошла уже давно: их не отмечали с 1970-х годов.
После распада Советского Союза Нобелевский комитет должен был обратить особое внимание на все ранее неохваченные национальные культуры. В премиальном перечне не обнаружено следов "бывших наших" литераторов. Однако в одном из польских литературных журналов критик Тадеуш Климович подробно рассмотрел нобелевские перспективы российских писателей. Отклонив кандидатуру Виктора Пелевина как слишком молодого, он смело преувеличил шансы Виктора Ерофеева. Пока эта статья в качестве нобелевского прогноза смотрится довольно комично и представляет ценность скорее как журналистское исследование, но ведь наверняка когда-нибудь наступят времена, когда можно будет без особых усилий назвать пятерку достойных отечественных претендентов.
Надо сказать, что быстрее всех на рост европейских литературных акций отреагировали французы. Их новостные ленты чуть не вручили Нобелевку своему автору, не дожидаясь объявления результатов. Угадать любимчика французской интеллектуальной публики было не так трудно. Ведь верным заветам идеалиста Нобеля академикам вряд ли пришелся по вкусу enfant terrible французской литературы Мишель Уэльбек. Было понятно, что это должен был быть уроженец Франции: в 2000 году премию уже получал европейский китаец Гао Синьцзян. О массовых авторах вроде Бернара Вебера или Фредерика Бегбедера речь, вероятно, не шла. В дискуссиях о французских претендентах упоминались поэт Ив Бонфуа и прозаик Мишель Турнье. Однако на авансцену журналисты выдвинули Жан-Мари Леклезио.
За Леклезио говорило его соответствие гуманистической планке, а также умение сплетать лоскутное одеяло из образчиков самых разных культур. Так, героиня одного из переведенных у нас романов "Золотая рыбка" — арабская девушка Лейла, которая из публичного дома в Марокко попадает в Испанию, а потом во Францию и в Америку.
Сам Леклезио, сын англичанина и бретонки, с детства говорит на двух языках. Его предки жили на острове Маврикий — это место он неоднократно описывал в своих романах. Он родился в Ницце, а свое первое серьезное путешествие совершил в восемь лет, когда вместе с семьей отправился в Нигерию навестить отца, служившего там военным медиком. Как раз в это время Леклезио и увлекся сочинительством и впоследствии подтвердил звание юного дарования, завоевав в 23 года престижнейшую французскую литературную премию.
Отучившись в Бристоле и Ницце, Леклезио защитил диссертацию по истории Мексики, а затем начал преподавать, переезжая из страны в страну. Он побывал в Бангкоке, Мехико, Бостоне, а с 1969 по 1973 год жил в Панаме, изучая нравы индейских племен. В результате он сам объявил себя индейцем, что не мешало ему исправно отправлять издателям тексты, воспевающие непонятную, но притягательную жизнь вдали от цивилизации. Именно за это внимание к уходящей натуре и "поэтическим приключениям", Нобелевский комитет и отметил 68-летнего литератора. Судя по одному из интервью, Жан-Мари Леклезио свою гипотетическую, а теперь вполне реальную, нобелевскую речь собирался посвятить теме "мира во всем мире". По его словам, литература — это "способ напомнить о войнах, на которых умирают дети". Помимо этого книги Леклезио — это способ напомнить о богатых традициях французской литературы. Причем у российского читателя подробное знакомство с творчеством новоиспеченного лауреата еще впереди — из его тридцати с лишним книг у нас переведено совсем немного.