Выставка
Авиакомпания S7 назвала один из своих самолетов "Тимур Новиков" в честь лидера петербургской художественной сцены 80-90-х годов, авангардиста и неоакадемиста в одном лице Тимура Новикова, скончавшегося в 2002 году. Экстравагантный жест приурочен к 50-летию художника и открывшейся в Эрмитаже выставке "Пространство Тимура". Первым рейсом на "Тимуре Новикове" из Москвы в Петербург отправилась МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА.
На фюзеляже самолета имя Тимура Новикова набрано веселым, немного скачущим шрифтом, который придумал сам художник, а сверху помещен силуэт восходящего солнца, встречающийся во многих его работах той поры, когда он еще увлекался Маяковским и русским авангардом, а не Аполлонами и церковным шитьем. По замыслу инициаторов акции, в числе которых московский коллекционер Пьер Броше, пассажиры самолета оказываются как бы внутри художественного произведения и волей-неволей превращаются в арт-туристов, отправляющихся в Петербург посмотреть выставку "Пространство Тимура" в Эрмитаже, походить по другим тимуровским местам.
Хочется сразу предупредить, что в Эрмитаже их ждет разочарование. Вместо полноценной ретроспективы, которую бы заслуживал Тимур Новиков, здесь в трех залах Генерального штаба представлена дежурная экспозиция "к дате": немножко из ранней экспрессионистской живописи, немножко архивного видео (Тимур Новиков общается с Иосифом Бродским, впрочем, расслышать, о чем они говорят, невозможно) и немного картин-"тряпочек", коллажей на материи, собственно и ставших ноу-хау Тимура Новикова как художника. Куратор выставки сотрудник Эрмитажа Аркадий Ипполитов настаивает на том, что это концептуальный выбор, показывающий творческую траекторию героя "из глухого застолья котельной в мировой чилаут".
Но это никак не оправдывает очевидной случайности набора вещей в экспозиции, напоминающей о временах полуподпольных выставок в институтских ДК, но никак не о музее мирового уровня. На этом фоне странно слышать заявления директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, что этой выставкой Эрмитаж открывает программу, посвященную современным мастерам, которая гордо именуется "Музей XXI века". Директор Эрмитажа охотно рассказывает о том, как когда-то разрешил ослепшему художнику Новикову потрогать руками статую трех граций скульптора Кановы, но на этом, похоже, считает свой долг по отношению к лидеру петербургского неоакадемизма исполненным. Надо заметить, что в коллекции Эрмитажа нет ни одной работы Тимура Новикова (все представленное на выставке — из частных собраний и из собрания Русского музея), и на вопрос, собирается ли музей их закупать, господин Пиотровский уклончиво ответил: "Мы посмотрим".
Можно не сомневаться, что если бы Эрмитаж захотел сделать действительно первоклассную выставку и наконец определить место лидера Новой академии в рядах старых академиков, нашлось бы немало желающих ему в этом помочь. У Тимура Новикова огромный круг коллекционеров и почитателей, не говоря уже о друзьях и учениках, многие из которых явились на вернисаж. Из публичных воспоминаний Сергея Бугаева-Африки и Владислава Мамышева-Монро складывался совсем не музейный образ Тимура Петровича — не елейного старца, которым, может, к концу жизни он хотел бы предстать, а богемного радикала, совратившего немало юношей на тернистый путь современного искусства.
Об этой части биографии художника рассказывает выставка в городском Музее современной скульптуры, где собраны работы самого Тимура и его учеников — самые откровенные, впрочем, по признанию сотрудников музея, в экспозицию не вошли. Среди учеников попадались и девушки. По инициативе одной из них, художницы Ольги Тобрелутс, в Александро-Невской лавре, где Тимур Новиков, будучи уже тяжело больным, любил посиживать в беседке с учениками, установлена мемориальная доска. "Я взяла за образец надгробие Савонаролы,— рассказала художница.— Но там две музы держат факелы, а тут — топоры". В последние годы жизни Тимур Новиков действительно любил предстать перед публикой в образе Савонаролы, вырубающего модернистскую ересь топором. Но свести вместе разные ипостасти художника и проследить толково его творческую эволюцию — задача, видимо, уже следующего юбилея. За пятьдесят лет, надеюсь, успеем.