Событие недели — "Паника в Нидл-парке" (The Panic in Needle Park, 1971) Джерри Шацберга, фильм, положивший начало звездной карьере Аль Пачино (2 октября, "Первый канал", 2.40 ***). "Паника" вместе с фильмами Мартина Скорсезе или "Французским связным" Уильяма Фридкина заложила основы новой киномифологии Нью-Йорка — раздерганного, ночного, злого, несчастного, трясущегося от одиночества, ломок и желаний города маргиналов. Сейчас, когда Нью-Йорк радикальным образом изменился, "Паника" остается и свидетельством эпохи похмелья, наступившего после отлива хипповской революции, и манифестом нового урбанистического кино, тогда казавшегося предельно честным и искренним, а теперь — вполне условным и идеалистическим. Впрочем, современные интернетовские комментаторы считают, что по сравнению с "Паникой" такие фильмы о героиновой зависимости, как нашумевший "Trainspotting" Дэнни Бойла, гроша ломаного не стоят. Нидл-парком, то есть "парком шприцов", на рубеже 1960-1970-х годов нью-йоркские наркоманы называли Шерман-сквер, расположенный на Манхэттене в районе 72-й улицы. Паника накатывала на парк, когда среди его завсегдатаев распространялся слух о неминуемом прекращении поставок снадобья. Героин только-только вышел за пределы контркультурной общины, но еще не стал обыденностью любого мегаполиса: поэтому над Нидл-парком Шацберга еще витает флер романтики, отрешенности от корыстного мира, хотя физиология показана в фильме на пределе допустимой в те вегетарианские времена смелости. Впрочем, теряющая фокус и дрожащая камера по сравнению с тем же "Trainspotting" — это действительно так наивно. Именно в Нидл-парке в обществе наркомана Бобби (Аль Пачино) находит утешение и нежность Хелен, только что сделавшая аборт от дружка-художника. Самое интересное и волнующее в фильме — пожалуй, именно их сближение. А потом начинается история падения, со времен создания "Паники" превратившаяся в общее кинематографическое место. Любовь — это значит быть вместе: Хелен начинает колоться вместе с Бобби. Денег на героин нет: возникает криминальная линия брата Бобби, профессионального вора, вовлекающего героев в свои делишки. Как следствие в действие вмешивается коп из отдела по борьбе с наркотиками, шантажирующий Хелен. Муж в тюрьме, жена на панели, одно предательство влечет за собой другое. Но хотя мотивы "Паники" безбожно растиражированы за минувшие годы, она все равно впечатляет гораздо больше, чем топящий зрителей в океане слез фильм очень неровного режиссера, в прошлом — антверпенского гранильщика алмазов Ули Гросбарда "На самом дне океана" (The Deep End of the Ocean, 1999) (1 октября, "Первый канал", 00.40 **). Почти болливудские страсти разыграны по законам американской психологической актерской школы так, что их аляповатость, если не сказать нелепость, почти не бросается в глаза. Счастливая жена и мать, успешный фотограф совершает роковую ошибку, отправившись на встречу одноклассников. Жизнь разлетается вдребезги, когда в разгар веселья пропадает ее трехлетний сын, которого она вместе с двумя другими детьми за каким-то чертом потащила на вечеринку. Сходство с индийской массовой продукцией становится просто невыносимым, когда по истечении двенадцати лет наниматься на работу в ресторан, открытый мужем героини, является дивный отрок, в котором несчастная угадывает своего пропавшего малыша. Самый веселый и отвязный фильм недели — "Большой переполох в малом Китае" (Big Trouble in Little China, 1986) Джона Карпентера (30 сентября, "Первый канал", 1.30 ****). Для автора "Хэллоуина" (1978) это был шанс снять первую в своей жизни дорогущую постановку и вписаться в студийную систему, как до него вписались Стивен Спилберг и Джордж Лукас. Он же этот шанс то ли бездарно профукал, то ли использовал на полную катушку — это уж как посмотреть. Дело в том, что Карпентер, опережая моду, обожал китайский жанр боевых искусств и смешал его в "Большом переполохе" с комедией и фильмом о призраках. Простой водила из Сан-Франциско, став свидетелем похищения зеленоглазой невесты своего друга, оказывался вовлечен в битвы между людьми и призраками, ни на минуту не останавливающиеся в местном чайнатауне. Карпентер явно получал ребяческое наслаждение, командуя десятками каскадеров или живописуя древних монстров, один из которых, скинув личину мирного китайца, раздувался до неимоверных масштабов и выдувал из ноздрей снопы пара, сбивавшего с ног противников. Фильм в прокате провалился, а Карпентер вернулся к дешевым и жестоким философским и антиглобалистским фильмам ужасов, о чем, кажется, нисколько не жалеет.