Санкт-Петербургская консерватория открыла концертный сезон ораторией Антонио Вивальди "Юдифь торжествующая", которой дирижировал новый исполняющий обязанности ректора Сергей Стадлер. В переполненный зал консерватории едва протиснулся ВЛАДИМИР РАННЕВ.
Поначалу идея исполнения "Юдифи" была встречена в консерваторских стенах неоднозначно. Ведь осилить масштабное сочинение, стилистика которого столь далека от исполнительской традиции, практикуемой в петербургской консерватории — дело рискованное. Но для студентов этот труд стал стимулом к преодолению концертной рутины: такой экзотический репертуар осваивается не только руками, но в первую очередь головой. Эпоха барокко, даже если не зацикливаться на идее исторического исполнительства, требует особого погружения в стиль. Это могут позволить себе солисты, но добиться "просвещенной игры" от сотни студентов, воспитанных на школе сочной виртуозной техники — это даже не дирижерская, а педагогическая задача. Видимо, осознавая это, маэстро Стадлер перед концертом пояснил, что оратория прозвучит "не в аутентичной, а в эмоционально-художественной" манере. Доказывая правомерность использования оратории Вивальди в роли "учебного практикума" для студентов, народный артист России сослался на историю создания "Юдифи", из которой следует, что сам композитор создавал эту ораторию как учебный репертуар. Вивальди написал ее в 1716 году по случаю победы венецианцев над Османской империей. А исполнение доверил студенткам девичьего приюта, где он преподавал. Именно поэтому вокальные партии написаны здесь не для привычных тому времени кастратов, а для женских голосов.
Маэстро Стадлер, согласно принятой в XVIII веке традиции, периодически отвлекался от дирижирования и брал в руки скрипку или альт (последний заменял предписанную композитором viola d'amore). В ансамбле с группой солистов он демонстрировал редкой выразительности игру. Его слегка прямолинейная манера и легкий орнаментальный штрих выдавали в солисте чуткого знатока исполняемой музыки. Но когда к делу приступали те самые женские голоса, ораториальная постройка приобретала эклектичные черты. Почти все вокалистки пели форсированным звуком, "из груди", словно играли оперных страдалиц Верди или композиторов-веристов. От этого виртуозные колоратуры лишались парящей легкости и превращались в невнятные завывания с провалами в нижнем регистре и крикливостью в верхнем. Единственное исключение — партия Абры у Натальи Москвиной, студентки пятого курса консерватории. Она как бы припрятывала голос, заботясь о чистоте и графичности замысловатых мелодических узоров. Получилось это у нее не только очень красиво, но и стильно.
Барокко в наших краях до сих пор скорее падчерица истории музыки, чем ее законное дитя. Тем не менее, в обнаруженных несовершенствах заметна работа дирижера со своим новым коллективом. Можно даже по ходу звучания догадаться, в каких местах он останавливал хор и оркестр и что от них требовал. Другое дело, что в таком наукоемком деле трудно добиться результата за несколько репетиций. Поэтому весь этот концертный проект можно считать первым занятием по новому учебному курсу — исполнению крупных сценических форм эпохи барокко.