После показа на 56-м фестивале в Сан-Себастьяне с АНЬЕС ВАРДА побеседовал Ъ-АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
— Почему вы решили снять фильм о себе?
— Не думаю, что от нескромности. Значительная часть картины посвящена другим людям, которые прошли через мою жизнь. Я осознаю, что моя судьба не содержит ничего особенно драматичного, я не пережила того, что пережили люди, например, в России. Или теперь в Грузии. Я вдохновлялась словами Монтеня: "Я посвятил свою книгу узкому кругу родственников и друзей; в конце они потеряют меня, но взамен обнаружат что-то из моих черт и настроений, которые позволят сохранить и преумножить то, что они обо мне знали".
— А разве ваши прежние фильмы не были личными? Например, "Клео от 5 до до 7"?
— Сомневаюсь. Я никогда не была высокой блондинкой, как героиня этой картины.
— А почему "Пляжи"?
— Идея сделать этот фильм пришла ко мне на пляже в Нуармутье. Я выросла на берегу моря в Бельгии, и морские пейзажи сопровождали меня всю жизнь. Берег моря отражает состояние души.
— В фильме очень бегло говорится о ваших родителях...
— Отец был эмигрантом из Греции и ненавидел вспоминать о своей родине. Своих деда и бабку я видела всего дважды. Зато со своими внуками общаюсь гораздо чаще. Я бы сказала, что тема фильма — страх потери памяти, который посещает нас в определенном возрасте. Как это прекрасно — помнить!
— Вы были связаны с радикальными движениями, "новой волной". Хотели изменить мир?
— Никогда не хотела изменить мир. Хотела выразить свое с ним несогласие. И в феминистском движении я не была впереди всех. Но мне удалось поднять уровень "женского кино". Я дружила с Годаром и Риветтом, с остальными — нет. Но это касалось только личных отношений, а не творчества. То была группа "Кайе дю синема", у них был групповой кодекс, как у дадаистов. Рене и Маркер существовали отдельно. А я была совсем одна — пока не встретила Жака Деми. Структуры моих фильмов были совсем другие, чем у тех, кто входил в группу, и у Жака тоже.
— Что означал для вас обоих опыт работы в США? Вы не были разочарованы?
— Деми работал для большой студии, а я делала независимые фильмы. Мы влюбились в Лос-Анджелес. Это было время стремления к свободе: все артистично курили, предавались сексуальным экспериментам, в коммунах вместе воспитывали детей. Но мы не собирались оставаться в США. А когда вернулись во Францию в 1970-м, революция практически кончилась.
— И умер Джим Моррисон. Почему вы так скупо рассказываете о нем?
— Джим прильнул к нам с Жаком как к пионерам "новой волны". Он сам пришел к нам после концерта. Потом я жалела, но тогда даже не решилась его фотографировать, поскольку берегла его privacy. Точно так же я ни разу не сфотографировала Натали Саррот.
— Что вы думаете о современном кино?
— Не ждите, что как бабушка начну его ругать. Сегодня есть качественное индустриальное кино. И есть те, кто, как братья Дарденн, делает фильмы с авторским отношением. Я считаю их своими младшими братьями.
— В вашей картине великолепные костюмы, которые вы охотно меняете...
— Они все из моего гардероба, ведь это документальный фильм.