Концерт
В Петербурге в зале Академической капеллы выступили оркестр народных инструментов имени Андреева с японским хором русской песни "Сиракава" ("Березка"). ВЛАДИМИР Ъ-РАННЕВ слушал неожиданный дуэт русского и японского коллективов со смесью восторга и умиления.
Этот концерт — самый трогательный из всех, что корреспонденту "Ъ" доводилось посещать в Петербурге. Это стало ясно еще до того, как прозвучала первая нота. На сцену вышли 50 японцев в стильных русских народных костюмах и многозначительно замерли, как солдаты на плацу. Это было совсем не похоже на наши даже самые академические хоры, в которых болтовня и вертлявость хористов ничуть не уступают детским утренникам. Затем вышла строгая дама и привычным металлическим голосом объявила хор "Сиракава", после чего принялась зачитывать его историю. И тут ее голос дрогнул и она рассказала, что этот хор основал японский солдат Гау Китагава, который в 1944 году был взят в плен в Корее. Четыре года он провел в Сибири в лагере военнопленных, где собрал хор соотечественников, согревавшихся в морозные сибирские зимы родными японскими песнями.
После возвращения домой Гау Китагава основал хор "Сиракава", он же "Березка", согреваясь теперь полюбившимися ему русскими народными и, что самое удивительное, военными песнями. Надо сказать, что подобная сентиментальность встречалась и в послевоенной Германии, где в некоторых домах старики ветераны до сих пор с комом в горле слушают трофейные пластинки из Белоруссии и с Украины. Но все это очень личные, семейные истории. "Сиракава" же профессиональный хор, который всего лишь через пять лет после поражения исполнял на японских сценах песни своих недавних врагов.
В первом отделении хор исполнил все наше самое-самое: "Веники" и "Калинку", романсы Римского-Корсакова и Шебалина, "Соловьев" Соловьева-Седого и "Журавлей" Яна Френкеля. И все по-японски. Кроме двух слов, разумеется,— "веники" и "калинка". Зал встречал каждую песню ураганом аплодисментов. Нельзя сказать, что слишком опрятный характер исполнения трогал слушателей до самой глубины души. Но японцы пели наше народное с таким обожанием, что уже после первого номера слушатели заобожали самих исполнителей.
Во втором отделении к хористам присоединился оркестр Андреева. Для зачина было исполнено несколько оркестровых обработок русских народных песен с привычным этому оркестру эстрадным блеском. Особенно монументально прозвучали "Коробейники". Потом к оркестру присоединилась "Березка" по-японски, и трудно было представить себе более эклектичную картинку: впереди дирижер во фраке, затем гусли, домры и балалайки, за ними японцы в косоворотках и японки в кокошниках и сарафанах, орган на заднике, а в воздухе — "Амурские волны" не по-русски и в сочной оркестровой обработке. Серьезно к такому зрелищу трудно относиться. Но если относиться как к китчу, то здесь он самой высокой пробы.