"Чистый доход составит 100 триллионов"

85 лет назад, в 1923 году, в СССР был окончательно отменен сухой закон. Водка решила две главные проблемы большевиков — упадок финансов и дефицит власти на местах.

"Один из источников разорения народного"

С рюриковых времен сбор в России налогов был бесконечной игрой, в которую правительство играло с населением, и победа доставалась то одной, то другой стороне. Стоило правителям выдумать новый способ изъятия назначенных сумм, как подданные вскоре изыскивали оригинальные методы их сокрытия.

К примеру, на Руси, как утверждали историки, раньше многих других стран появился налог с дохода. Но землевладельцы упорно скрывали истинные размеры своих доходов, вечно жаловались на погоду, неурожай и прочие напасти. Так что доход стали рассчитывать исходя из того, сколько приносила в среднем в год десятина земли, и ввели деление земель на три категории — добрые, средние и худые. Но помещики стали давать дьякам мзду за отнесение их добрых земель к разряду худых, и казна вновь недосчитывалась доходов. К тому же для правильного исчисления налогов требовалось определить количество облагаемых сборами десятин. Однако владельцы при межевании указывали неверные границы своих владений, что при обилии лесов и болот, а также при малой учености занимавшихся межеванием писарей и подьячих оказывалось не слишком сложным.

Власти вновь придумали выход — свести все данные в межевые книги, с помощью которых обман легко можно было разоблачить. Но заинтересованные землевладельцами чиновники в кратчайшее время привели учет в настолько запутанное и запущенное состояние, что к началу царствования Петра I требовалось новое межевание по всей стране, а ни людских ресурсов, ни денег на это в казне попросту не было.

Не лучше обстояло дело и с мелкими плательщиками: установить доход с улья или звериной ловли оказывалось практически невозможно. Им вменяли сумму налога, битьем пытались "выправить" недоимки, отбирали имущество, но ни налоги с доходов, ни введенный Петром I подушный налог так никогда и не удавалось взимать в полном объеме.

Со временем для возмещения расходов казны были отработаны два приема: продажа хлебного вина, как именовалась в старые времена водка, и косвенные налоги, которыми облагались предметы первой необходимости, прежде всего соль. Обойтись без соли не мог никто, так что акцизный сбор, включенный в ее цену, приходилось платить всем от мала до велика. Впоследствии, по мере того как табак, чай, сахар, а позднее керосин становились востребованными населением, акцизами стали облагаться и они.

Оба метода имели свои недостатки. Немалую часть дохода от продажи водки получали откупщики (купцы, откупившие у казны право торговли спиртным), многие из которых стали самыми богатыми людьми страны. А для наблюдения за правильным взиманием акцизов пришлось обзавестись целой армией акцизных чиновников. Однако сочетание водки и акциза, как показывали расчеты, имело блестящие финансовые перспективы. Народ, приученный столетиями к питию, не пройдет мимо кабака. А водочные акцизы без частных посредников потекут в казну.

Дело действительно оказалось сверхприбыльным. Земский чиновник Александр Новиков так описывал правительственный водочный бизнес:

"Одним из источников разорения народного является пьянство. Если считать приблизительно стоимость водки и акциза, расходы кабатчика по кабаку, прибыль его, то окажется, что вся Россия расходует на каждого жителя, включая женщин и детей, рубля по три, а это на среднюю семью составит 15-20 рублей — почти столько же, сколько все подати вместе взятые. Притом из этих 15-20 рублей приблизительно две трети, т. е. 10-14 рублей, идут в доход казны. Перестань вдруг народ пить, казне пришлось бы брать с того же народа эти деньги".

"Двадцать раз в году теряет человеческое подобие"

Ожидания правительства оправдывались целиком и полностью. К концу XIX века в среднем на каждого жителя России, включая младенцев и стариков, приходилось около 5 литров водки в год. А чистая прибыль казны от водочного акциза превышала миллион рублей в день. Правда, не обходилось и без проблем. Практически на всех спиртовых заводах пытались производить и сбывать неучтенную продукцию, а акцизных чиновников либо скупали на корню, либо запугивали всеми возможными способами. В начале XX века один из отставных чиновников анонимно выпустил книжку воспоминаний, где описывал все ужасы, переживаемые честным служакой. На одном из спиртовых заводов, когда он обнаружил поддельную пломбу на баке со спиртом, его отравили. И лишь быстро подоспевший врач спас ему жизнь. В другом случае пойманный за руку владелец завода сбежал из-под стражи, напоил крестьян из соседнего села и заплатил им за то, чтобы акцизную команду заживо сожгли в доме, где она остановилась на ночлег.

Другой проблемой стали постоянные обвинения правительства в том, что оно спаивает народ. Причем власти обвиняли и патриоты-монархисты, и интеллигенты-революционеры всех направлений и воззрений. Дело дошло до того, что лишь немногие чиновники, причастные к винным продажам, упоминали об этом постыдном в глазах общества факте в своих мемуарах. А министр финансов граф Коковцев, принимавший активнейшее участие в насаждении косвенного водочного налога, в воспоминаниях жалко оправдывался, мол, все доходные статьи российского бюджета росли в его бытность министром так же быстро, как и водочная.

В общем осуждающем хоре практически не слышно было голосов тех, кто утверждал, что зло не только в количестве выпиваемой водки, но и в характерном для народа способе ее употребления. Земский деятель Новиков писал, например:

"Попробую сравнить в этом отношении образованные классы с массою необразованной. Как тех, так и других можно разделить на три категории — пьяниц, умеренно пьющих, вовсе не пьющих. Пьяницу от умеренно пьющих различим по тому, как это отражается на его хозяйстве, и назовем пьяницей человека, который, будучи предоставлен сам себе, неспособен вести самостоятельного хозяйства, т. е. или пропойцу, или человека, которого от положения пропойцы удерживает не личная его воля, а окружающие люди или обстоятельства. Между крестьянами определить число пьяниц можно: можно, зная село, перебрать в своем уме пьяниц и высчитать приблизительный процент их. Невозможно этого сделать для образованных классов по разбросанности их местожительства и потому, что образованный пьяница скоро сходит с нашей житейской сцены и теряется из виду. Буду говорить, как дело мне представляется. Мне кажется, что процент образованных и невежественных пьяниц приблизительно один и тот же, т. е. весьма небольшой... Обращаясь к противоположной группе — людей, не пьющих вовсе, мы можем наблюдать то же явление: и в образованных классах, и в необразованных их очень мало. Громадное большинство и тех и других пьет умеренно. Вся разница в том, как они пьют. Если положить, что взрослый человек выпьет в год два ведра 40-градусной водки или соответствующее количество слабых вин, то в день на него придется по рюмке водки. Никто и не подумает назвать такого человека пьяницей. Если же он выпьет эти два ведра, как их пьет мужик, то он двадцать раз в году потеряет человеческое подобие".

Противники водочного обложения народа, в числе самых ярых из которых были большевики, не уставали объяснять, что после запоев крестьянские хозяйства как минимум приходят во временный беспорядок, а нередко впадают в полное запустение и разорение. В стране накануне первой мировой войны развернулось мощное движение за народную трезвость, и после начала боевых действий в Российской империи, несмотря на возражения правительства и Министерства финансов, постепенно стали запрещать один за другим все виды спиртных напитков — от водки до крепких сортов пива. Результат не заставил себя ждать: без водочных доходов финансы в считанные месяцы пришли в упадок.

"Наше финансовое положение катастрофично"

В начале своего правления большевики, как бы им этого ни хотелось, не могли воспользоваться царским опытом алкогольного пополнения казны. Оппозиционеры внутри страны и за границей могли легко припомнить им все прошлые нападки на царизм, спаивающий народ. Да и внутри партии этот вопрос мог вызвать по меньшей мере бурную дискуссию. Ко всему прочему главным сырьем, на котором работали спиртовые заводы в дореволюционной России, всегда была картошка, а ее во время гражданской войны не хватало и для более насущных нужд. Однако в партийной верхушке и среди "красных директоров" нарастало недовольство тем, что народ все равно повально пьет, только теперь не водку-казенку, а самогон, но бюджет ничего не получает.

В 1921 году сторонникам и противникам водочного налога в ЦК РКП(б) удалось достичь компромисса, и в качестве временной меры было разрешено использовать часть имевшихся винных запасов для обмена с крестьянами на зерно. Большевики при этом здраво рассудили, что крепленое вино, составлявшее основную часть запасов, вызовет интерес разве что в южных районах страны. А для Черноземья и лежащих севернее губерний нужна водка, пусть и пониженной крепости — 30 градусов. Политбюро сначала разрешило выпуск строго ограниченной партии водки. Главным результатом эксперимента оказалось отсутствие негативной пропагандистской реакции. Однако и особого интереса к обмену не наблюдалось. Ведь практически каждый желающий из того же зерна мог выгнать самогон. Так что опыт решили не повторять и ограничиться производством наливок небольшой крепости.

Совсем по-иному руководители партии начали смотреть на водочный вопрос в 1922 году. В стране нарастали финансовые трудности и останавливались заводы. Глава ГПУ Феликс Дзержинский в апреле 1922 года писал своему заместителю Иосифу Уншлихту: "Наше (Республики) финансовое положение катастрофично, и надо проявить скупость во всем".

Усилению кризиса немало способствовал и финансовый сепаратизм на местах. Губернии перестали переводить собранные налоги в Москву. Заместитель наркома финансов РСФСР Григорий Сокольников писал Ленину: "Добиваемся отчетов губфинотделов, "прихватывающих" собранное в свое тайное и свободное распоряжение".

Победить финансовую самодеятельность не удавалось никакими распоряжениями Совнаркома и угрозами Политбюро. "Красные губернаторы" отчетливо сознавали, что в условиях кадрового голода заменить их некем, и продолжали воздерживаться от отправки налоговых поступлений в столицу. Как тут было не вспомнить о том, что при царе все местные подати и сборы взимали и оставляли за собой земства. А центральным властям вполне хватало и водочных поступлений.

Но кроме восстановления вертикали власти появилась и еще одна хорошо знакомая по старым временам проблема. Крестьяне всеми способами уклонялись от уплаты налогов, а попытки нажима приносили не столько зерно, сколько недовольство советской властью, выливавшееся в убийства фининспекторов, восстания и, как это тогда именовалось, политический бандитизм. Косвенное обложение представляло собой идеальный выход. В особенности если победить самогоноварение.

"Вопрос о самогоне,— писал Троцкий Сталину,— имеет колоссальное значение. Если дело будет идти дальше как теперь, то у нас не получится ни социалистического, ни капиталистического накопления".

Однако на полной отмене сухого закона особенно упорно настаивали финансисты. Ставший наркомом финансов РСФСР Сокольников возглавил комиссию по изучению вопроса о возобновлении производства и продажи водки и начал забрасывать товарищей по ЦК и Совнаркому подготовленными ею расчетами.

"Моральные соображения должны здесь отпасть"

В одной из записок Сокольникова говорилось:

"Одним из могучих средств борьбы с денежной инфляцией и поднятия курса рубля является продажа спиртных напитков, в частности спирта и вина... По имеющемуся у меня под рукой финансовому отчету по казенной винной операции за 1912 г., расход спирта в России составил почти 105 миллионов ведер: из этого количества продано в виде спирта и вина 96,5 миллионов ведер, утрачено при операциях почти 3,5 миллионов ведер, немного более полумиллиона ведер обращено на денатурацию или отправление в химические лаборатории или списано по другим случаям. Но будем кругло считать цифру потребления — 100 миллионов ведер. В 1910 г. потребление составляло 12 бутылок 40-градусной водки в одну двадцатую ведра на душу населения, или 0,6 ведра 40 градусов на ту же душу населения.

В 1912 г. потребление также составляло 12 бутылок, считая население монопольного района в 154 миллиона, а все население в 1912 г. было 168 миллионов. Теперь оно сократилось приблизительно до 130 миллионов, следовательно, потребление должно понизиться, вместо выпиваемых прежде двух миллиардов бутылок водки оно должно быть меньше, пропорционально при нормальных условиях.

Но, принимая во внимание падение покупательной способности населения, я в дальнейшем исхожу из цифры потребления только в 25 миллионов ведер, т. е одной четверти прежнего потребления, или в бутылках — в 500 миллионов бутылок. Кажется, эта цифра более чем скромная, т. к., как опыт показывает, после запрещения или отказа от потребления по другим причинам, когда население возвращается вновь к потреблению, это последнее сильно повышается.

В 1912 г. валового дохода было получено 824 миллиона рублей, а расход составлял 198 миллионов, чистый же доход составил 626 миллионов рублей. Приблизительно валовой доход с ведра был 8 рублей 54 коп., а весь расход, включая здесь стоимость спирта, ректификация его, торговые расходы — 2 рубля 05 коп., и чистый доход составил 6 рублей 49 коп.

Теперь цена на хлеб в золотых рублях поднялась: исходя из цифры стоимости 10 рублей золотом на вольном рынке около 4-х миллионов Советских денег, а пуд ржаной муки — 1,5 миллионов рублей можно грубо принять, что хлеб поднялся в золотых рублях на 150%, и, следовательно, общий расход на ведро можно принять в 5 рублей золотом.

Валовой доход, как было только что указано, 8 руб. 54 коп.; теперь можно цену повысить, и даже если ее только повысить до 10 рублей золотом, то это по существующему курсу составит 4 миллиона рублей за ведро советскими знаками, и, следовательно, продажная цена бутылки хорошей водки составит 200 тысяч, а из-под полы продают бутылку спирта в настоящее время за 1 миллион 200 тысяч. Следовательно, бутылка водки обходится в настоящее время не менее 500 тысяч рублей на Советские деньги.

Поэтому продажную цену можно поднять за ведро до 12-ти или даже до 15 рублей золотом, и повышение цены здесь оправдывается политикой борьбы с алкоголизмом, и при цене в 15 руб. золотом бутылка хорошей водки будет продаваться по 300 тысяч советскими деньгами, опять цена невысокая.

При последнем предложении, т. е. валовом доходе с ведра в 15 руб. золотом, а расходе в 6 руб. золотом на ведро, чистый доход на каждое ведро будет 10 руб. золотом, а считая потребление в 25 миллионов ведер, чистый доход должен составить 250 миллионов рублей золотом, а по курсу на вольном рынке 10-рублевого золота в 4 миллиона рублей чистый доход составит 100 триллионов советских денег, и, следовательно, уже из этого грубого подсчета видно, какое огромное финансовое значение может иметь введение продажи спирта.

Моральные соображения должны здесь отпасть, т. к. в настоящее время самогонка изготавливается по всей России, население в некоторых местностях поголовно опохмеляется, при том портит себе здоровье, слепнут, т. к. она плохого качества, и она изготовляется чуть ли не открыто. Некоторые советы (местные) в 1918 г., по имеющимся у меня сведениям, назначали твердые цены на самогонку, следовательно, дело шло в открытую; в некоторых местах в провинции без предварительного угощения самогонкой сделать ничего нельзя. Недавно в печати, в "Известиях" и "Правде", были ошеломляющие статьи о распространении самогонки в провинции. Кроме того, Управлением Косвенных Налогов по моей программе было произведено обследование о распространении тайного винокурения, и хотя результатов этого обследования я еще не видал, но от лиц, занимающихся их разработкой, я слышал об ужасном распространении этого явления по России.

И потому лучше разрешить продажу спиртных напитков, но хорошего качества, чтобы население не калечило себя духовно и физически, а часть этого огромного имеющего получиться дохода могла бы быть употреблена на борьбу с алкоголизмом, как это имеет место в Швейцарии, где 10% всего чистого дохода идет на борьбу с алкоголизмом, на культурно-просветительные учреждения, на библиотеки, читальни, лечебницы для алкоголиков, дешевые столовые и т. д.".

"Больше, чем все прямые налоги"

И все же на скептиков более всего повлияли не радужные финансовые перспективы, нарисованные Сокольниковым, а сухой расчет, проведенный видным статистиком и демографом Василием Михайловским. В своей записке он приводил следующие цифры:

"В 1912 г. в 43 губерниях в сельских местностях продано 49 627 000 ведер водки, и казна получила 327 615 000 руб. чистой прибыли. На душу сельского населения (численность его, по моему определению, достигла 92 300 000 чел.) водочный налог составлял 3 р. 44 к. и на средний двор (в 6 душ) — 20 р. 64 к. Таким образом, водка давала казне на 9 р. 08 к. с каждого двора, или на 79% больше, чем все прямые налоги, даже со включением местных".

В августе 1923 года появилось постановление Совнаркома и ЦИК СССР о восстановлении производства и продажи водки. А два года спустя государство утвердилось в роли монополиста на алкогольном рынке. С тех пор каждый человек в стране знал, что, покупая водку, он не только оплачивает ее производство, но и серьезно пополняет бюджет государства. Поэтому все слова о борьбе с пьянством на протяжении десятилетий оставались только словами. А первая же попытка лишить бюджет его алкогольной составляющей, предпринятая Горбачевым в 1985 году, привела финансы СССР в окончательный упадок. Давно известная закономерность — успешно собирать налоги любым путем, кроме косвенного, вряд ли кому-нибудь удастся — получила последнее в советской истории подтверждение.

Светлана Кузнецова

ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...