Семь лет назад в предисловии к книге "Елисейские радости" Андрея Николева (А. Н. Егунова) Глеб Морев писал, что составившие ее стихотворения "давно стали для немногих русской поэтической классикой". Теперь отдельной книгой вышла поэма Егунова "Беспредметная юность", написанная в 1933-1936 годах,— текст намного более загадочный, чем его лирика, но не менее существенный.
Андрей Николаевич Егунов родился в 1895 году, закончил Тенишевское училище, затем классическое и славяно-русское отделения Петроградского университета. Преподавал сначала в университете, затем на рабфаке, переводил с греческого (Платона, любовные романы), вращался в еще не до конца разгромленной литературной среде. В 1933 году был арестован и сослан в Томскую область, после ссылки поселился в Новгороде — оттуда в 1942-м был депортирован в Германию, работал на молокозаводе в Нойштадте. После войны он еще год провел в Германии, преподавая советским офицерам немецкий язык, в 1946 году попытался бежать на Запад и перешел в американскую зону оккупации, но через несколько дней американцы выдали его советским властям — и он на 10 лет отправился в лагерь. Вернувшись в 1956 году из лагеря, он поступил на службу в Пушкинский дом, продолжал переводить греческих классиков, выпустил фундаментальный труд "Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков", умер в 1968 году. На его надгробии выбиты слова "Филолог. Писатель. Поэт".
Из его художественных сочинений при жизни был издан (и сразу же изъят цензурой) лишь роман "По ту сторону Тулы" (в 1931) — под псевдонимом Андрей Николев, несколько стихотворений вошли в изданный на Западе сборник "Советская потаенная муза" (1961).
"Беспредметная юность" издана как монография итальянского слависта Массимо Маурицио. Наверное, лучше было бы, если бы автором книги значился сам Егунов, а Маурицио остался автором статьи и комментариев (к тому же издание и комментирование текста среди филологов всегда котировалось выше, чем написание монографий). Литературоведческие монографии адресованы узкому кругу специалистов, поэтому в своем нынешнем виде книга может и не попасть в категорию "Поэзия" — то есть не дойти до другого узкого круга, до читателей стихов.
Содержательная статья и полезные комментарии намечают основные линии понимания, но тем не менее поэма остается одним из самых загадочных произведений русской поэзии. Будущие комментаторы, может быть, и распознают когда-нибудь все до единой аллюзии, но суть здесь не столько в распозновании отдельных источников, сколько в узнании общей схемы происходящего и общего тона. Ключ дает сам Егунов в позднем тексте: "Лирические состояния, в своей интенсивности доходящие до того, что начинают слышаться голоса, персонифицируются, кристаллизуясь в прозрачные и противоборствующие персонажи,— так происходит брань человека с самим собой".
Вот эта "невидимая брань" (с внутренней борьбой связано и название поэмы, отсылающее к песнопению из православной службы "От юности моея мнози борют мя страсти") изображена в поэме взаимодействием полугалантных-полубалаганных персонажей. Это своего рода стихотворная мистерия, напоминающая "Сродство мировых сил" Козьмы Пруткова и по некоторым интонациям (околосмертный идиотизм), и по сюжету (повешенье), и по некоторым деталям: если у Пруткова среди действующих лиц есть Дупло, Ком земли и Веревка, то у Егунова подают реплики Зеркало и Колокольный звон. Как писал Егунов, "мучительность переживаний из своеобразной стыдливости прикрыта шутливостью. Балаганная рифмовка, предустановленная, впрочем, словарным составом языка, дешевые каламбуры и, местами, веселенькое стрекотанье ритмов вроде текста старинной оперы-буфф — все это подсказано самой природой языка, а это наводит на мысль, что языковое шутовство есть метод вскрытия и уловления метафизики, таящейся в недрах языка". Языковое шутовство поэмы не боится, например, установить параллель между неудачливым самоубийцей из мистерии Пруткова и сорвавшимся с виселицы Рылеевым, как не боится и переиначить рылеевские предсмертные стихи ("Мне тошно здесь, как на чужбине./ Когда я сброшу жизнь мою? / Кто даст крыле мне голубине,/ Да полечу и почию") в такую песенку: "Пару б имел я крыл,/ ими б тебя покрыл/ там, вдалеке от рыл". Вкус к висельным каламбурам и макабрическим фразочкам был вообще в духе времени: практически одновременно Егунов пишет свое "перевязанный бечевкою, как пакетик,/ увы, не из лучшего магазина,/ уж готов к отправке на тот я светик", а Набоков свое "сократись, Сократик" и прочие шуточки в "Приглашении на казнь".
Внешний, то есть советский мир присутствует в поэме не как тема, а как словарь. Поэтому внутренняя перемена, "второе рождение" именуется "казнь", а в пассаже "В этих краях уже не плачут/ ни дождиком радости, ни печали — / облака человеческие замолчали" — "эти края" могут быть и Россией, и адом. "Не стоит рваться в мир иной — / он здесь уже, и без молений/ ты промелькнешь, как неземной,/ среди твоих минутных тлений" — "здесь" может быть и Россией, и "миром иным". В любом лирическом стихотворении тему перемены, перелома, смерти разрешает сама его краткость, а здесь "казнь" распространена на огромный (1640 строк) текст, который своим объемом имитирует скорее "жизнь". Отсюда неопределенность, текучесть интонации в тексте поэмы — в отличие от сухого, "посмертного" голоса лирики Егунова. Собственно, не неясность сюжета, а отсутствие этой посмертной сухости, растворение "казни" до консистенции "жизни" и делает поэму загадочной.
Массимо Маурицио. "Беспредметная юность" А. Егунова: текст и контекст. Издательство Кулагиной; Intrada, 2008.
Выбор Лизы Биргер
Похититель снов
Мишель Жуве
М.: Время, 2008
Michel Jouvet. Le voleur de songes
Мишель Жуве — известнейший французский ученый-сомнолог, неоднократно номинировавшийся на Нобелевскую премию, который одним из первых описал механизм быстрого, или, по его определению, парадоксального, сна — состояния, когда тело спит, а мозг бодрствует. Во время второй мировой войны Жуве партизанил в горах, после окончил учебу во Франции, аспирантуру в США и 30 лет возглавлял в том же Лионе кафедру экспериментальной медицины.
После завершения научной карьеры Жуве написал одну научно-популярную книжку и несколько романов. На русский переводили "Замок снов" — исторический трактат из времен Людовика XVI, в котором Гуго Ласэв, философ из кружка любителей природы, пытается разгадать тайны сна. Действие "Похитителей снов" происходит в Венеции на рубеже веков, главный действующий герой — сам Мишель Жуве. От этой книги не стоит ждать большой художественности — дневниковые записи про связь между бодрствующим и онейрическим сознанием удаются Жуве намного лучше, чем любовные сцены (да, там есть любовные сцены) и даже диалоги. Профессор Жуве приезжает в Венецию для доклада о REM-сне, и там его начинают преследовать эротические фантазии, а также вещие сны. Все это как-то связано с кражей сильнодействующего вещества, учеными из России и Германии, поездкой в Петербург двухлетней давности и грядущим избранием Владимира Владимировича Путина президентом России. "Все это в наших снах",— решает Жуве и на их основе выстраивает теорию о существовании души. Шпионский роман оказывается трактатом, "Смерть в Венеции" — "Волшебной горой". И хотя к литературе эта книга имеет мало отношения, она далека и от физиологии — изящная, но сложноустроенная французская штучка о том, что только во сне не привидится.
Любовный лексиконъ девятнадцатого века
Елена Лаврентьева
М.: Молодая гвардия, 2008
"Любовный лексиконъ девятнадцатого века" не сочинила, но составила Елена Лаврентьева — писатель, коллекционер открыток, фотографий, писем и альбомов XIX века, автор двух монографий о повседневной жизни дворянства пушкинской эпохи ("Этикет" и "Приметы и суеверия") и трех больших альбомов — о семье, даче и бабушках. Все это красивые издания на хорошей бумаге, с винтажными фотографиями, с отрывками из дневников и писем — уютный семейный портрет позапрошлого века, который читатель сегодня предпочитает видеть именно таким: с открыткой, виньеткой и забавной цитатой. Так и "Любовный лексиконъ" гораздо больше похож на девичий альбом, чем на словарь в привычном лингвистическом смысле. Любовные "нежности" объясняются тут практически исключительно выдержками из частной переписки, дневников, литературы и подкрепляются иллюстрациями и открытками из частных коллекций. Эта энциклопедия "нежностей", как отмечает в предисловии автор, и не претендует на научность, "книга задумывалась в первую очередь как занимательное чтение". Открывая ее, читатель мгновенно попадает в запутанный мир адюльтера, состоящий из бесконечных эвфемизмов: "они поняли друг друга", "он знал ее", "она попала в его сети", "он питал к ней сердечную склонность". Свой "Лексиконъ" автор предлагает к повседневному использованию — "друг сердечный" и "звезда моей души", по ее мнению, сильно украсили бы частную электронную переписку.
В кинофильме "Секс в большом городе" героиня Сары Джессики Паркер читала на ночь книгу "Любовные письма великих людей". Позже, когда она в очередной раз рассталась со своим бойфрендом, он засорил этими письмами ее почтовый ящик. Простая операция copy+paste — и возлюбленная твоя. Это только звучит забавно, а несуществующий сборник так часто спрашивали в книжных магазинах, что издатели подсуетились и заработали на нем неплохие барыши. Так что "Любовный лексиконъ" не только хорош сам по себе, но может иметь и практическую ценность — когда не хватает слов, на помощь всегда придет ctrl+c, ctrl+v.