размышляет Григорий Дашевский
В сообщении телеканала "Культура" об очередном рейтинге самых популярных книг, составленном Книжной палатой, есть такая фраза: "В списке двадцати лучших многообещающе значатся фамилии Достоевского и Гришковца". Но что нам, собственно, обещают эти фамилии? Много чего? Вряд ли сами эти авторы нам что-то еще могут обещать, видимо, имеется в виду, что много хорошего нам обещают их читатели.
И действительно, формула "скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты" раньше работала с исключительной эффективностью. В 1970-80-е годы читатель Валентина Пикуля и читатель Юрия Давыдова могли быть заранее уверены, что ни в чем не сговорятся, а те, кто любил Юрия Кузнецова, знали, что не сговорятся с поклонниками Давида Самойлова. Свое деление, более глубокое и личное, проводила и классика: Толстой или Достоевский? Ахматова или Цветаева? Пруст или Кафка? — из ответов на такие вопросы ты узнавал о человеке больше, чем из любой анкеты или исповеди.
А что я сейчас узнаю о человеке, спросив, любит ли он Улицкую или Акунина, Донцову или того же Гришковца? Их читают и любят почти все, кто вообще хоть что-то читает,— так что я ничего и не узнал, вопрос потрачен зря. Есть вроде бы менее общезначимые книги, например, Проханов. Но с тех пор, как из Проханова сделали модного автора, его читатель — уже не тот, кто верит в мистическую империю, а просто любой человек, следующий за модой и по подсказке законодателей мод готовый читать любую чепуху. Чем больше деление прозы сводится к делению на очень модную, просто модную и менее модную, тем меньше она помогает читателям разбираться друг в друге.
Гораздо больше узнаешь о человеке, спросив, слушает ли он Земфиру или Диму Билана, читает ли "Известия" или "Ведомости", смотрит ли "Доктора Хауса" или "Зону". То есть эстрада, газеты или сериалы (не говоря уже о кино) — каков бы ни был их уровень — работают в межчеловеческом пространстве как намного более эффективные ориентиры.
Тонко структурированной и подробно расчлененной зоной остается поэзия, и узнать о человеке, что он поклонник Гронаса или Степановой, Кушнера или Воденникова,— значит, узнать о нем очень много. Но читает стихи слишком узкий круг, и с максимальной вероятностью ваш новый знакомый вообще не читает стихов (и это о нем ничего не говорит).
Некоторые книжные деления все-таки обладают человекоразличительной силой — по крайней мере в чьих-то глазах. Кажется, есть одна человеческая черта, которую книги распознают в человеке лучше других искусств: те, кто способен читать фэнтези, и те, кто не способен, явно отличаются каким-то фундаментальным образом. Но как назвать эту черту, это фундаментальное отличие — непонятно. Да и это отличие почти потонуло во всеобщем успехе "Гарри Поттера". Так что остается одно-единственное деление: кто видел хоть одного мужчину, который бы прочел хоть один любовный женский роман? Но это деление кажется каким-то грубым по сравнению с теми различиями, которые проводят среди людей кино, эстрада или телевидение. Какого человек пола, можно узнать и без разговоров о книгах.