Премьера театр
На сцене Центра имени Мейерхольда Владимир Панков предъявил публике вторую часть задуманной трилогии по "Вечерам на хуторе близ Диканьки". Спектакль "Гоголь. Вечера. Часть II" поставлен в изобретенном режиссером жанре "саундрамы". Но студия явно сделала шаг от саунда в сторону драмы, считает МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Владимир Панков задал себе трудную задачу — поставить три спектакля по циклу гоголевских повестей, соответствующих разным временам года: "Майская ночь, или Утопленница", "Сорочинская ярмарка" и "Ночь перед Рождеством". Когда на заваленную мешками сцену начали выходить хлопцы и дивчины в холщовых вышитых рубахах и с уже знакомыми интонациями на все лады проговаривать и пропевать вступительный текст о том, как девушка в осьмнадцать лет первый раз едет с отцом на ярмарку, видевший первую часть "Вечеров" зритель мог испытать дежавю.
Но это была обманка, постановочный ход, соединяющий две части трилогии. Передав "привет" своему предшественнику, спектакль преобразился через пять минут: актеры скинули с себя этнографические наряды, и перед зрителями оказалась не Сорочинская ярмарка, а реальный колхозный рынок. Тетки в олимпийках поверх ситцевых платьев, мужики в растянутых трениках перенесли зрителей в эпоху не столь романтичную, как идеальный мир гоголевской Диканьки, но не менее колоритную и гораздо более понятную.
Изменилась и интонация спектакля. Вместо жутковатой мистики — веселая чертовщина, вместо причетов и завываний — вполне будничные обертоны. Добрую часть спектакля актеры вообще, странное дело, не поют, не кричат и не строчат речитативом, а говорят как люди. Так что иногда новая постановка Владимира Панкова напоминает не "саундраму", а обычный драматический спектакль.
Саунда в этой премьере вообще на порядок меньше, чем в предыдущей. Первую часть "Вечеров" критики разругали за оглушительный звук, перекрывающий и текст, и смысл происходящего на сцене. Теперь авторы спектакля проделали работу над ошибками: снизили мощность децибелов и плотность музыкального материала, благодаря чему стали заметны отдельные детали и нюансы: например, зловещее жужжание мух или царапающий звук какой-то трещотки. На сцене осталась одна ударная секция, и то порой пустующая, зато в руках цыган, пообещавших Грицько добыть невесту, появилась гитара — и хотя в постановке используются и фрагменты из оперы Мусоргского, и обработки украинского фольклора, лейтмотивом спектакля по малороссийским повестям Гоголя стало цыганское эй-на-на-на.
В спектакле появилось несколько остроумно решенных эпизодов: например, сцена любовного свидания жены Черевика Хиври (великолепная работа Алины Ольшанской, составляющей вместе с Андреем Заводюком отличный комический дуэт) или рассказ о таинственной красной свитке, неожиданно превратившийся во вставной спектакль заезжих гастролеров на сельской ярмарке, и еще несколько запоминающихся моментов. Но в целом постановке Владимира Панкова все еще не хватает внятности. Возможно, дело в методе коллективных импровизаций, с помощью которого, по словам режиссера, и рождаются все спектакли студии. Слишком часто дух свободного творчества уносит актеров так далеко, что разобраться в происходящем невозможно, даже вооружившись томиком Гоголя. "Саундрамовцы" не берут на себя труд пересказывать для зрителей сюжет из школьной программы. Но и знатокам русской классики останется только развести руками: "Это не Гоголь".
Несмотря на то, что постановка приурочена к гоголевскому юбилею, Владимир Панков сотоварищи не испытывают ни малейшего пиетета перед классиком. Отталкиваясь от хрестоматийного текста, они создают поверх него свою собственную Диканьку. Все происходящее на сцене часто напоминает тягучий, наполненный диковинными образами сон: вот вышагивает невеста в белом платье, запряженная в оглобли, вот жених, укутанный в меха с ног до головы, это в летний-то жгучий полдень. Впечатление морока усиливает многократное повторение одних и тех же фраз, которые дробятся и эхом перелетают от одной пары к другой.
На эту фантазийную природу спектакля можно, конечно, списать и всю свойственную ему сумятицу и неразбериху. Но у Владимира Панкова были и более продуманные и внятные постановки по не менее таинственным текстам — тот же "Молодец" Марины Цветаевой. Так что туманные материи, с которыми порой имеет дело театр, ясности высказывания вовсе не исключают.