Выставка мода
В Патриаршем дворце открылась выставка "Два века британской моды", организованная при поддержке Внешэкономбанка. Из лондонского Музея Виктории и Альберта в Москву привезли платья, кафтаны, сюртуки, ридикюли, кружева, ткани, туфли, чепцы, веера, украшение из крылышек жуков и накидку с пухом марабу. Наряды рассматривал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
У нас начиная чуть ли не с англомании пушкинских времен привился тот популярный взгляд на историю британской моды, что ее первым и главным достижением стал дендизм. И что туго затянутые во фраки темных тонов чопорные бледные щеголи эпохи Георга IV, соответственно, передовой отряд подлинной "английскости" в манере одеваться, а раньше были, мол, только подражания континентальным модам. Выставка, однако, высокомерно проходит мимо всей связанной с дендизмом общедоступной культурной мифологии. Джентльменских одежд на ней вообще мало: запоминаются пышный придворный кафтан наполеоновской поры (кропотливая вышивка по бархату: цветочный узор, густой и рьяный, как роспись жостовских подносов) и еще пунцовый тинейджерский охотничий фрак (1810-1820 годы), столь безукоризненный, что даже отстреливаемая дичь, кажется, должна испытывать эстетическое удовлетворение.
Женскому костюму повезло несравненно больше: отечественные кураторы отобрали в фондах музея (в фондах, а не в экспозиции, то есть это вещи, которые и лондонцы никогда не видели) полтора десятка нарядов один победительнее другого. По времени охваченным получился щедрый отрезок с середины XVIII века по 1840-е да плюс еще самый конец XIX века, от георгианской Англии до поздневикторианской. То есть сошло бы для героинь и Ричардсона, и сестер Бронте, и Теккерея, и Уайльда — предположительно, конечно, потому что выставлены прежде всего парадные туалеты, иногда и вовсе придворные. Чего тут только нет: встречающее зрителя платье с кринолином пантагрюэлевской ширины, рокайльные платья со "складкой Ватто" и платье-полонез с юбкой, по-барочному торжественно подобранной с тыла, струящиеся складками муслина ампирные платья-туники, благообразная роскошь викторианских нарядов с непременными турнюрами, накидка с пухом марабу опять же. Словом, красота, какую только может представить себе воображение, и так и слышишь восторженный щебет гоголевских просто приятной дамы и дамы, приятной во всех отношениях. Фестончики, фестончики, везде фестончики; через полоску все глазки и лапки, глазки и лапки; а сзади немножко подкладывают ваты, чтобы была совершенная бель-фам; а ситец, как положено, веселенький.
Кроме шуток, эти наряды, особенно XVIII века, как будто бы задались целью доказать, что не только французские ткачи и портные способны превращать одежду в драгоценность, которая на современный взгляд не очень вяжется с необходимостью в этих вещах ходить, садиться и вообще жить повседневной жизнью. То есть кружева, скажем, есть и бельгийские, и французские, но вообще англичанам еще до Великой французской революции было что противопоставить агрессии континентальных мод. После отмены Нантского эдикта в конце XVII века французские ткачи-гугеноты устремились в том числе и в Англию, и в результате производство драгоценных тканей в лондонском районе Спитлфилдз, говорят нам, ничуть не уступало знаменитым мануфактурам Лиона. Даже набивные ткани делали так, что партии хватало платья на четыре, и их узоры впечатляют действительно немассовой красотой и сложностью: чего стоит, скажем, ткань 1760-х, с какой-то гомеровской обстоятельностью разукрашенная по мотивам модной театральной пьесы, или изысканные эскизы Анны Марии Гартуэй, которая в XVIII столетии была, оказывается, главной дизайнершей текстиля. Цветистость, изобилие, калейдоскоп деталей вроде вееров с галантными сценками или шляпки XVIII века из куриных перьев, разноцветной как палитра,— главные ощущения от этой выставки. Из-за некоторой пунктирности дотошным пособием по истории костюма ее не сочтешь, но зато в магистральную тему многих кремлевских выставок — роскошь через века и страны — она попала безупречно.