Один мой ныне покойный родственник когда-то составлял антологию для учащихся под названием "Маркс, Энгельс и Ленин о географии". Я его не очень любил, а работа мне представлялась конъюнктурной и бессмысленной. Я сейчас так думаю. Но что вспоминается — это состояние искреннего энтузиазма и счастья, которое он переживал, когда был занят этим делом. У Энгельса есть специальная работа под названием "Ландшафты". Обнаружив этот факт, мой родственник был счастлив так, будто на любовь ему ответили взаимностью, хотя шансов не было. Он даже, помнится, зачитывал фрагменты из этого труда на каком-то семейном торжестве, предлагая нам всем разделить его радость.
Каждому изучавшему теоретиков соцреализма известны странные фрагменты их текстов, где они впадают в какую-то экзальтацию. Вдруг какой-то кусок, ну, как бы сравнительно разумный, и цитатка к месту, прямо как бы даже и приличный текст, но автора как-то выдает неумеренная радость, восторг по поводу того, что вот ведь получается, есть в этом какой-то смысл, не полную галиматью я пишу. Наверное, это действительно большое счастье — обнаружить, что твоя любовь с государством, так сказать, взаимна и основана на разумных основаниях. Но нам его, увы, не испытать, потому что у государства сейчас нет своей теории соцреализма. Оно еще не осознало себя в художественных формах. Но, с другой стороны, у нас есть редкостная возможность поучаствовать в процессе этого осознания. Процесс это несколько более рискованный, потому что можно поучаствовать не туда, куда надо, но не лишенный увлекательности.
Стиль нашего государства не сложился. Нет ясной системы форм, непонятно, как оно должно выглядеть, нет системы репрезентации. Но не потому вовсе, что недоработали, развалили, разворовали финансирование. А потому что задача очень сложная.
Стиль ведь должен выражать самую государственную сущность. Например, основу сталинского государства составляла экономическая модернизация, осуществлявшаяся жесткими методами. В связи с этим основным формообразующим элементом был металл. В особенности, конечно, сталь и некоторым образом колючая проволока. Но также и камень, кирпич — словом, жесткие корпусные материалы. Соответствующим образом строились и метафорика ("гвозди бы делать из этих людей"), и литературный стиль с крепко сбитыми, основательными фразами, и густая масляная живопись, и фактурный актерский кинематограф с образом кремня-человека в центре.
А теперь как? Роль металлопроката снизилась в основном до труб. В настоящий момент наше государство позиционирует себя как явление газообразное и отчасти нефтяное. Это даже и в международном смысле принято. Особенности же жидких и газообразных тел в том, что они слабо поддаются дизайнерскому оформлению. Они какие-то бесформенные. Только приладишься, оформишь, а они уже фьють — и нету. К тому же и это утекание — самое ценное, потому что в ответ притекают деньги. А труба, она что ж, тоже явление извивающееся. Мы, конечно, держим трубой Европу за горло, и можно в качестве центрального мотива использовать идею петли. Но тут проблема в том, что петля не самостоятельна, она принимает форму горла, что ведет к нашей формообразовательной зависимости от Европы.
К тому же еще есть противоречие и в самом главном, в самой сущности. Будучи явлением газообразным и отчасти нефтяным, мы вместе с тем строим вертикаль. Из газа вертикаль строить еще туда-сюда, он сам стремится кверху, но его оттуда сдувает. Нефть же вообще растекается по горизонтали, как и любая жидкость, что весьма прискорбно. Одно стремится туда, другое — сюда, непонятно, на что ориентироваться.
Это к тому же еще и новое для нас состояние. Есть, правда, какие-то прецеденты. Скажем, иконопись. Тут одно время принято было говорить, что "яко дымом писано". Правильнее, конечно, не дымом, а газом, и надо бы издать какое-то постановление, правительственное там или церковное, в том смысле, чтобы эту фразу переводить с древнерусского "нарисовано как будто с помощью газа". Но это как-то замкнуто в прошлом, и вряд ли можно рекомендовать такую манеру письма для портретов Путина или Медведева. Опять же есть образ половых XIX века, они довольно-таки вертлявы. Это сейчас удачно использовано в нашей олимпийской форме, но это годится в гимнастическом смысле, а президента опять же так не оденешь, я надеюсь.
Вообще, культура наша как-то так всегда была устроена, что ценили мы основательное, крепкое, фундаментальное, недвижимое. Кремль там или прозу Льва Толстого. А теперь, наоборот, надо вырабатывать в себе расположение к легкости, прозрачности и быстротекучести в обмен на денежные знаки. Вообще-то идеальным персонажем был бы Хлестаков с его подвижностью и легкостью в мыслях, но как трудно слепить из него героя! Все сопротивляется, все на дыбы встает. Вот "гвозди бы делать из этих людей", а теперь как? Газы бы делать из этих людей, легче не было бы в мире газов? Это и по мысли абсурдно, и в поэтическом смысле не очень.
Так что объективно сложно. Но это не значит, что ничего не делается. Есть подвижки.
Вот, скажем, архитектура. Тут при Путине сложилось особое направление. "Охта-центр" в Питере, Сити в Москве, даже вот в Ханты-Мансийске собираются строить небоскреб. Небоскреб, как объяснил мне один московский чиновник, тем хорош, что выражает идею построения вертикали. Но путинский небоскреб не сталинский. Тот тоже выражал идею вертикали, но в монументальных формах эпохи тяжелой индустрии тоталитаризма. А путинские — стеклянные и даже, если вот вспомнить "Охта-центр" или Ханты-Мансийск, какие-то извивающиеся. Тут очевидна метафора газообразности, а в растекающихся стилобатах снизу есть и образ нефтянки. Так сказать, нефтяное пятно — и из него газовая струя вверх.
С одной стороны, поэтично, а с другой стороны, как-то все же не очень, а надо, чтобы очень. Это же Россия. Надо усиливать. Усиление идет по линии иностранности — зовем западных архитекторов, RMJM, NBBJ, SOM и лорда Фостера. Хотя в Европе так не строят, но строят в Арабских Эмиратах, так что получается величественно и зарубежно. Опять же это удачно, потому что выражает идею обмена нефти и газа на иностранные денежные знаки.
Но они... как-то они странно это рисуют. Я тут одному знакомому критику из Нью-Йорка показывал проекты небоскребов для России. А они все вверх улетают, стеклянные, извиваются, рисовать их принято как бы со 101-го этажа, кругом небеса, обычно по цвету срифмованные со стеклами, и еще облака для общего романтизма, так сказать, ищут бури. И он так смотрел их все подряд, а потом говорит (сам он человек неформальный): "Слушай, а чего они там у вас все накурились, что их так прет?" И действительно, знаете, есть в этих проектах какой-то галлюциногенный привкус. Такой холодной, ледяной даже возгонки какого-то дурмана, кальянный такой эффект, только очень европеизированный, лабораторный. Как бы хрустальные дворцы не старика Хоттабыча, а такого в костюме, без бороды, аккуратного, но, по сути, все равно Хоттабыча. Не Волька ибн Алеша, а Владимир ибн, к примеру, Владимирович.
Вот и это и есть уже найденный стиль нашего газообразного государства, строящего вертикаль. Значит, это так делается. Легко, прозрачно, воздушно, подвижно, лучше с извивом. Но холодно, дистантно. И так, как бы будто прет. Будто мысли молниеносно перескакивают с одного на другое, перед тобой вдруг открываются невероятные высоты и немереные глубины, скорость фантастическая, а голова ясная-ясная и кружится, кружится. Осталось найти воплощение в прозе, поэзии, кинематографе, живописи, музыке и театре.