В этом смысле "Детство, отрочество, юность" или "Севастопольские рассказы" Толстого — мемуарная литература. Хотя (употреблю главную фразу всех мемуаров) как сейчас помню, и для моих родителей, и для меня, и для моих детей это были просто произведения художественной литературы, совершенно такие же, как "Смерть Ивана Ильича" и "Воскресение".
Как сейчас помню также время, когда эталоном мемуаров являлись 21-й том Сен-Симона и "Детские годы Багрова-внука" Аксакова. Мемуары писал старый князь Болконский. Занимался имением, гулял, работал на столярном станке и равномерно заносил на бумагу свои воспоминания и мысли о суворовской кампании, в которой принимал участие. Да и совсем недавно читали мы "Записки об Анне Ахматовой" Чуковской и "Ложится мгла на старые ступени" Чудакова — образцы мемуаров. Но изображать из себя анахронизм, приверженный "прекрасной эпохе", и филологического пуриста, следящего за чистотой жанра, мне не с чего — мемуарная литература не с нас началась. Просто раньше ею считалась "Исповедь" блаженного Августина и "Былое и думы" Герцена, а сейчас чуть ли не "Дети Арбата" Рыбакова, беллетристика.
Как сейчас помню и те десятилетия, когда спрос не играл в деятельности издательств никакой роли. Издательство выпускало книги, которые назначались к выпуску вышестоящим идеологическим органом, и читают их или нет, а стало быть, покупают ли, не интересовало никого, включая автора. Сейчас спрос — наше все, стало быть, давайте прикинем, почему мемуарный жанр в цене. Картина вырисовывается такая: художественная литература, как издавна и небезосновательно считает читатель, все выдумывает, иначе говоря — врет, и ей надо исключительно постараться, чтобы ее вымыслы можно было принять за правду. Нынешнее состояние российской художественной литературы таково, что в подавляющем большинстве произведений ни из чего не следует, что писатель умнее думает, или больше знает, или талантливее излагает, чем читатель. Интерактивные радио- и телепередачи, а также ток-шоу, в которых принимают участие писатели, это наглядно подтверждают. Зачастую единственное, что отличает писателя от остальных, это то, что он физически пишет, при этом не стесняется выводить такие слова, как "светало" или "смеркалось".
Мемуары же по определению сообщают о том, что было на самом деле. То есть и в них привирают — и еще как, и себя выставляют красавцем, мудрецом и джентльменом, и события изображают более желаемыми, нежели действительными. Но в каком году был Чернобыль и с каким счетом сыграл "Спартак", переменить невозможно, даже если тогда светало или смеркалось. А раз Чернобыль и раз "Спартак", то и все правда — такова непререкаемость классического силлогизма. Точнее, такая правда, которая находится в том же распоряжении у читателя, что и у писателя. Ибо существует то, что я назвал бы аксиомой мемуаристики (как частный случай аксиомы мироустройства): мемуары дают подтверждение всему, что читатель предполагал или в чем не сомневался. Либо прямое, либо обратное — когда читатель, встречая опровержение своих мыслей, объясняет это дефективностью мемуариста.
Чтобы иметь успех, мемуары должны:
— предлагать читателю в качестве центральных события и людей, о которых тот хоть сколько-то предварительно наслышан, а возможно, даже существенно осведомлен;
— уверить его, что мемуарист имеет к ним непосредственное отношение (если его имя не говорит само за себя);
— потому может трактовать их необщепринятым образом и сообщать о них прежде неизвестное;
— для уверения прибегать к откровенностям в описании событий и людей, не принадлежащих к центральным: родственников, сексуальных партнеров, попутчиков, знакомых аферистов.
Мемуары — это конгломерат сообщений бесспорных (Чернобыль, "Спартак"); бесспорных по названию и непроверяемых по факту ("Когда случился взрыв, я как раз купался в Припяти", "Тренер "Спартака" подошел ко мне и спросил, выпускать ли на поле Федора Черенкова"); спорных и даже легко опровергаемых, но красочных и располагающих к себе ("Купался в Припяти с известной исполнительницей песни "Прощай, король, прощай"", "Выпускать ли Черенкова или, как его ближайший друг, я знаю, что он не в форме"). А также одинаково достоверных и недостоверных ("Она прижалась ко мне всем телом", ""Федя всегда в форме",— ответил я"). Это главная составляющая мемуаров, их интимная откровенность, их коронное и одновременно дежурное блюдо.
Роль бесспорного — все равно, выдается это за свидетельство или заявление — могут играть некие мемуарные константы. Например, теплая пыль деревенской дороги, "раз навсегда связавшаяся для меня с мягкой ладонью няни-крестьянки Афины Спиридоновны, которую она опускала на мою голову, рассказывая сказку о Микки-Маусе". Или колючая каменистая тропинка, "раз навсегда связавшаяся для меня с острыми крашеными ногтями на руке гувернантки Карины Одеоновны, которую она опускала на мою голову, перечисляя девять прошедших времен французского языка". Описание подросткового возраста не должно пропустить влюбленность в женщину лет на 10-15 старше и переживания первых гормональных отправлений. Юность апробировано украшается признанием об "уже в те годы по-взрослому сформировавшейся приверженности искусству (родине, разврату, картам, каратэ)".
Хотя мемуары — документ сугубо личный, а эта его сторона таковой не является, она необходима. Именно как создающая убедительность, общую для всех мемуаров. Читатель ждет от чужих откровений в первую очередь исповедальности, выкладывания подноготной, рассекречивания жизни незнакомца. С которыми он может соотнести собственную жизнь и ее секреты. Но до всего мемуары должны убедить его, что они правильные. Пыль проселка, няня-бонна, пятна пубертата, юношеская идеалистичность, кристаллизующаяся в "не по годам серьезность",— знаки этой правильности.
Персонаж симпатичного рассказа, написанного полвека назад русским писателем-эмигрантом, объясняет: "Человеческая жизнь бедна, и очень многим людям, то есть так называемым читателям, свойственно постоянное желание чего-то, чего они в своей жизни не находят. У них нет воображения для того, чтобы представить себе это без посторонней помощи. Вот, собственно говоря, главная разумная причина существования литературы". Я бы сделал поправку на современность: главная разумная причина существования литературного жанра мемуаров. Поскольку (развивает персонаж тему) "каждому или почти каждому человеку интересно не то, как он живет, а то, как он хотел бы жить". Наиболее точное представление о чем он получает, выбирая из прожитого другими. Или выдаваемого ими за прожитое.
Рада Аллой
Веселый спутник. Воспоминания об Иосифе Бродском
СПб.: Журнал "Звезда"
Миша Дефонсека
Выжить с волками
М.: Рипол-классик
Илья Кабаков
60-70-е... Записки о неофициальной жизни в Москве
М.: Новое литературное обозрение
Дина Каминская
Записки адвоката
М.: Новое издательство
Наталья Трауберг
Сама жизнь
СПб.: Издательство Ивана Лимбаха
Эдуард Шеварднадзе
Когда рухнул железный занавес: встречи и воспоминания
М.: Европа