Помнится, еще в позднесоветскую пору прогуливались мы как-то с философом Борисом Гройсом по берегу Штарнбергского озера в Баварии, и, любуясь тамошними красотами, я вдруг задал ему этот же вопрос.
— Все главное о мире я узнал из книг,— ответил Гройс.
— А любовь, а страх? — спросил я.
— Ну...— Борис невозмутимо поправил очки.— Об этом достаточно много написано.
Напрашивается следующий вопрос: а хорошо ли узнавать все о мире только из книг, только от бумаги, покрытой буквами? Не заслоняет ли книга от нас самого мира? Не изменяем ли мы миру с его описанием?
Мудрый Восток напомнит: "Ребенок видит камень, взрослый человек видит образ камня, старик снова видит камень". Если камень — это часть мира, следовательно, чтобы увидеть мир, нам, взрослым, нужно либо впасть в детство, разучившись читать, либо дождаться благообразного старческого маразма. Есть, конечно, и наркотический путь открытия мира или путь мистических просветлений. Как признался один советский хиппи, постившийся и просветлявшийся десять дней, "на одиннадцатый я услышал, как растет трава". А на двенадцатый он попал в Кащенко. Где его при помощи галоперидола и сульфазина вернули из реального мира в привычный мир образов и понятий.
Фуко и Витгенштейн кивнут с того света: да, все в мире текстуально. Текст, как пленка, покрывает весь мир, объясняя и называя его, мы считываем эту пленку, живем по ее законам. Западным философам вторят православные батюшки: в начале было Слово (правда, они как-то забывают, что Слово сие было у Бога и Слово это было Бог, о слове на бумаге там речи не шло).
Да, конечно, в мире людей все текстуально, с этим не поспоришь.
И люди в мире своем давно — ох, как давно — живут по текстуальным понятиям. Эти понятия порождают образы, хранящиеся в нашей памяти. "Ты чего встал, козел?!" — кричим мы робкому водителю в автомобильной пробке. Но за рулем пыльной "Газели" сидит вовсе не рогатое животное, а быстроглазый уроженец Баку. "Становись-ка во-о-н за тем гондоном!" — услышал я совет в московской очереди за пивом и, повернувшись, вместо широко известного резинового изделия увидел небритого мужчину с бидоном и стальными зубами. "Выпей меня до дна",— попросила девушка, подставляя пахнущие вином губы. Что бы с ней случилось, если бы я действительно это сделал?! "Москва — сердце России" — выложено цветами на придорожной подмосковной клумбе. А что тогда голова, почки, печень, селезенка России? А важнейшая простата? Неужели Владивосток?! Хотя, pardon, родина наша многострадальная все-таки женского рода...
В общем: "Трамвай съели мухи". Это сказал угрюмый папа своему шестилетнему сынишке, заждавшись с ним трамвая на остановке. Сынишка представил. И разрыдался.
Следовательно, "мир как воля и представление". И тотальная сила Слова. И никуда от этого не деться. Пока. А почему, собственно, пока? Ну, пока нам нужно печатное слово, пока мы нуждаемся в книгах, мир описывающих: в словарях, в учебниках, в энциклопедиях, в монографиях, в рефератах, в хрестоматиях, в каталогах, в примечаниях к примечаниям, в газетах, в журналах. И в художественной литературе.
"Я не знаю, что такое искусство, но пока человечество не может без него обойтись",— сказал мэтр сюрреализма.
В связи с максимой Дали я слегка изменю свой первый вопрос: полезна ли художественная литература? Или, может быть, она всего лишь наркотик, на котором человечество сидит уже третье тысячелетие? Наркотик, изменивший нас, заставивший видеть мир через описание пейзажей, городов, а людей — через литературных персонажей? "Он жутко похож на Обломова". "Разговор с моим начальником разворачивался в духе Оруэлла". "Мы покурили, зажгли, и началась просто пелевинщина какая-то". "Маркиз де Сад в этом шахтерском поселке отдыхает". И так далее. Это все из нашей повседневной жизни. Литература навеки настроила наше зрение, сфокусировала внутреннюю оптику.
Синемафилы возразят: нет, в голове у каждого современного человека давно уже укоренился кинопроектор. Но звуковая дорожка осталась за литературой. Попробуйте в кинотеатре выключить звук. Смотреть немого "Терминатора" или "Звездные войны" крайне дискомфортно. А "Седьмую печать", "Солярис", "Берлин, Александерплац" просто бессмысленно.
Вспомним слова Жана Габена: "Фильм — это прежде всего сценарий, сценарий и еще раз сценарий".
И мне кажется, что пока рано говорить о победе киноцентризма над литературоцентризмом. Особенно в России. У нас все под литературной пятой — и кино, и театр, и изобразительное искусство. И провинциальная жизнь (Гоголь). И городская (Хармс). И кремлевская (Гоголь, Хармс). Литературны не только старые добрые художники-передвижники, но и конструктивисты 1920-х, нонконформисты 1960-х, Кабаков, Булатов, концептуалисты и современные постмодернисты, не могущие обойтись в своих картинах и перформансах без текста.
Да что искусство! Вы знакомитесь с девушкой в баре, заказываете ей дайкири, и под воздействием алкоголя и нарастающего возбуждения она рассказывает вам свою биографию. Да и не рассказывает, а читает, делая паузы в нужных местах. Рассказ ее — чистая литература, бумажная история...
Литература везде. Неужели без нее не обойтись?
Стать нормальным человеком без книг невозможно? Мой дедушка, деревенский житель, лесник, пчеловод и охотник, всю жизнь читал две книги — "Тараса Бульбу" и "Зимовье на Студеной". Ровесник века, он прошел через две войны, через "красное колесо". И был на удивление здравомыслящим, честным, жизнелюбивым, остроумным и отзывчивым человеком.
Но, конечно, он не знал многого.
Homo legens (человек читающий) уверен, что знает о мире почти все. Но так ли это? Знаем ли мы сам мир? Знаем ли мы самих себя? Помогает ли нам чтение именно в процессе познания? А может, мир букв, слов, образов и понятий сплел вокруг нас кокон, навсегда отделивший нас от мира? Предохраняющий?
Об этом я размышляю почти каждый раз, выпуская поутру своих собак в сад и выходя вслед за ними. В глазах собак отражаются трава, деревья, дом, забор, сарай, птицы, небо, облака, самолет. И отражается человек в красном халате, заглядывающий в собачьи глаза в наивном желании подсмотреть, увидеть вместе с ними мир другой, не описанный в романах. Увидеть хотя бы их глазами.
Ах, если б можно было расспросить друзей четвероногих, какой же все-таки этот наш мир!
Но собаки молчат и виляют хвостами.