Давно подмечено, что бедность Голливуд живописует бедновато. Жизненный опыт в карман не спрячешь. Пентхаусы и виллы кинозвезд, гангстеров и адвокатов удаются лучше некуда, а малообеспеченность приходится отдавать на откуп гастарбайтерам не с английскими и даже не с саксонскими фамилиями. Сценография, атмосфера, типаж новой "Элегии" по повести Филипа Рота "Умирающий зверь" тоже выигрышный вариант. Роту ведь далеко ходить не надо, чтоб описать пожилого профессора-литературоведа, интеллектуала-либертена Дэвида Кепеша (Бен Кингсли). Этого трибуна распутства, этого буревестника промискуитета хлебом не корми, дай только, сверкая генримиллеровским черепом, поразглагольствовать о радостях плоти, о первородных инстинктах, о сексе как движущей силе. Разговорами господин профессор не ограничивается. Живет как по писаному. Жена и сын (Питер Саарсгаард) брошены ради увлечений (сюжетная линия с сыном самая неубедительная). Ученицы боготворят умницу-ловеласа. Редкая партия в сквош с дружком-поэтом (Деннис Хоппер) обходится без смакования недавних подвигов. Неудивительно, что старый воробей дает провести себя на мякине. Кепеш опрометью влюбляется в студентку кубинских кровей Консуэлу (Пенелопа Крус). "Ты еще моложе кажешься, когда я около". Дэвид водит ее в филармонию, играет на фортепьянах, подсовывает ей альбомы с Гойей (что артистка Крус похожа на Маху одетую и обнаженную, подметил еще Бигас Луна в 1999-м). При этом артист Кингсли в начале картины никакой не умирающий зверь, а все тот же sexy beast, каким он выступает уже не первый год. Годы тренировок дают желаемый результат, который показывается в картине под звуковую дорожку из Эрика Сати и Арво Пярта. То есть тоже довольно элегично.
Потом обыкновенная история. Профессора пронимает не на шутку. Начинаются муки ревности, подкрепленные видами обнаженного бюста артистки Крус, и тут, конечно, сложно не идентифицироваться с пожилым литературоведом. Любимые, разумеется, расстаются, чтобы встретиться уже в финале на элегичном фоне всеобщего увядания. Потому что "Элегия" это ведь не только "понял он, что лучше Таньки нету, да только Танька замужем уже" или скорбные жалобы о ссылке на берег Черного моря, где кругом снега и дикие люди. Это еще и "Грущу я; но и грусть минует, знаменуя // Судьбины полную победу надо мной".
В "Анне Карениной" в пару мадамбоваристому роману героини с железнодорожным финалом Толстой дает "одинаково счастливую" историю Левина и Кити. Чтоб показать, что бывает-то и по-другому. Так и здесь дуплетом к любовным приключениям Дэвида Кепеша выстреливает боковая линия поэта Джорджа О'Херна, который показан не столь успешным греховодником, менее убежденным либертеном — сомневающимся, осторожничающим. И тут неожиданно — неожиданно, видимо, для профессора — выясняется, что дружок-поэт, робко изменявший своей всепонимающей жене (Дебби Харри), но неизменно возвращавшийся в семью, прожил более удачную жизнь, нежели кафедральный жеребец и половой ницшеанец. Вывод тот еще. Из разряда глубоких истин, которым противостоит другая истина.
Тут еще важно, что, несмотря на все животное обаяние Бена Кингсли, звериную его харизму, Деннис Хоппер в смутно-положительной роли второго плана тихой сапой крадет сцены и на круг уделывает главного героя. Это при том, что Кингсли сейчас востребован донельзя, что ни фильм, то он. Как это было в начале 1990-х с Харви Кейтелем, а в их конце с Джоном Траволтой. В итоге от фильма остается ровно то же главное воспоминание, что и у Дэвида Кепеша от всей этой истории: роскошный бюст Пенелопы Крус, который можно рассматривать как метафору, а можно просто так, ради удовольствия. Получилась, в общем, вудиалленовская история, из которой выжгли слезной кислотой весь юмор, оставив только печальную историю про любовь, что не сложилась, потому что и сложиться не могла. Так ведь элегия же.