В Падуе в Палаццо делла Раджионе (Padua, Palazzo della Raggione) проходит выставка "Лука Карлеварис" (Luca Carlevaris). Этот художник был первым венецианским ведутистом, то есть начал дело, прославленное именами Каналетто, Мариески и Гварди. Восемнадцатый век достаточно безжалостно обошелся с Карлеварисом. Блестящая живопись последователей заслонила его ведуты, и в 1725 году коллекционер Стефано Конти, сравнивая художника с молодым Каналетто, вынес Карлеварису суровый приговор: "Композиции Каналетто напоминают Карлевариса, разница состоит лишь в том, что в них сияет солнце". Сегодня Карлеварис реабилитирован. Его выставка в Падуе пользуется такой популярностью, что была продлена по многочисленным просьбам публики.
Для двадцатого столетия век восемнадцатый обладает особой притягательностью. Любители упадка видели в нем тотальный гедонизм и причуды рококо, любители прогресса — разумную стройность Просвещения. Для первой половины нашего столетия XVIII столетие ассоциировалось с одной Францией. В ней находили обаятельную фривольность будуаров и стоицизм энциклопедистов, простодушную изощренность галантных сцен и двусмысленную наивность "Исповеди" Руссо. Италия того времени воспринималась как периферия Европы. Итальянских художников XVIII века, в первую очередь венецианцев, знали, любили и коллекционировали, но относились к ним как к чему-то экзотическому и маргинальному.
Но с семидесятых годов все стало меняться. В моду вошел неоклассицизм, и историки искусства заметили, что уважающие себя люди XVIII века ездили в Рим, как и прежде, считая это необходимым условием для завершения своего образования. Оказалось, что их привлекали не только художественные сокровища Вечного Города, но и интенсивная интеллектуальная жизнь, протекавшая под сводами несколько обветшавших палаццо. Винкельман, Гете, Пиранези, Фюссли, Канова, Торвальдсен — все они вырабатывали в Риме основы авангардной эстетики неоклассицизма, затем повлиявшей на искусство XIX века.
Венеция всегда считалась чем-то вроде курорта Европы. Соответственно и искусство ее было несколько курортным — голубое небо Каналетто, маскарады Лонги и Тьеполо, ряженые пастухи и пастушки Цукарелли и Дзайса. Квинтэссенцией этого отношения к Венеции XVIII века могут служить кадры фильма римлянина Феллини "Казанова", изображающие родину выдающегося авантюриста. То, как у Феллини показано марионеточное веселье Сиятельной республики, стилизованное то под Гварди, то под Лонги, могло бы несколько покоробить патриотичного венецианца.
Но с конца восьмидесятых годов отношение к Венеции резко меняется. Сначала по всему миру триумфально шествуют выставки Каналетто. В его видах Венеции теперь стали ценить не просто виртуозно переданную курортную красивость волшебного города, но и изображение осуществившейся Утопии, то есть города ученых и философов. За выставками Каналетто следуют выставки Мариески, Визентини, Тьеполо. Все венчает недавно состоявшаяся в Королевской Академии в Лондоне огромная выставка "Слава Венеции", которая вскоре откроется в Вашингтоне, а затем переедет в Венецию, где будущий год собираются провозгласить годом Тьеполо.
Столь пристальное внимание к венецианскому XVIII веку и переоценка Каналетто пробудили интерес и к другим венецианским ведутистам. Мариески, Визентини и совсем позабытому Альботто были посвящены персональные выставки и большие монографии. Наконец пришел черед Луки Карлевариса — выставка в Падуе и ее огромная популярность доказывают, что настало как раз его время. Каналетто и Гварди несколько прискучили, столь много им уделялось внимания — поэтому первый ведутист венецианского сеттеченто привлек к себе внимание просвещенной европейской публики, имеющей возможность съездить в Падую на художественную выставку. Для нее Карлеварис с работами, кажущимися несколько архаичными и чуть угловатыми по сравнению с блеском более поздних художников, стал своего рода изысканным подарком.
Венецианский живописец родился в 1663 году в Удине, в шестнадцать лет переселился в Венецию и всю жизнь был связан с графом Пьетро Дзенобио, покровительствовавшим художнику. В начале XVIII века, используя опыт голландских мастеров, с которыми он познакомился во время своей поездки в Рим, Карлеварис добился известности как первый ведутист Венеции. Кроме того, он занимался архитектурой и математикой, а в 1703 году издал альбом, состоящий из 104 собственноручных офортов под названием "Здания и виды Венеции", ставший прототипом для гравюрных ведут Каналетто, Визентини и других граверов, разнесших образ Венеции по всему миру. Уже в двадцатые годы слава Карлевариса стала меркнуть, и его биографы сообщают, что старость художника была отравлена горечью забвения. Умер Карлеварис в Венеции в 1730 году.
Большинство живописных работ Карлевариса изображают площадь Святого Марка, Дворец Дожей и знаменитый залив. Это самая парадная и репрезентативная часть города, к тому же почти все живописные ведуты Карлевариса связаны с каким-нибудь торжественным событием: регатой в честь приезда короля Датского, приемом различных иностранных послов, праздничными шествиями. Все картины по преимуществу большого вытянутого формата, с огромным количеством фигур, с широкими, несколько нереальными панорамами Венеции. Рядом с живописью Каналетто они производят впечатление величавых и несколько неуклюжих галеонов около современных легких парусных кораблей. В этой старомодности есть своя прелесть. Глядя на живопись Карлевариса, вспоминаются тяжеловесные древние обычаи цехов и советов, которым простые венецианцы были так же преданы, как венецианские сенаторы были преданы своим парикам и длиннополым кафтанам. Эти милые пережитки напоминали о величии и славе республики и придавали смысл венецианскому бытию, окончательно превратившемуся без них в своего рода культурный Лас-Вегас.
После падуанской выставки становится понятной кривая вкуса западноевропейских эстетов. В Венеции XVIII века была вальяжная распущенность, но без безумств маркиза де Сада, было свободолюбие, но без кровавой одержимости Робеспьера, была повсеместная любовь к древности, но без маниакального педантизма Винкельмана. И по мере все возрастающей усталости от революций и интеллектуального авангардизма, ХХ век, близясь к своему исходу, отворачивается от грандиозных Парижа и Рима ради более скромной и умеренной Венеции.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ
ВСТАВКА
Из выступлений прошлого и настоящего времени:
Генеральный консул ФРГ в Санкт-Петербурге Эберхардт фон Путткамер: Федеральное правительство приветствует выставку произведений из немецких коллекций. Оно выражает свое принципиальное согласие с подобными проектами и ожидает, что в каждом отдельном случае будет заранее проинформировано об этом и примет соответствующее участие. Оно обращает внимание на то, что это согласие не касается претензий правительства на возвращение художественных ценностей согласно статье 16 абзац 2 Договора о добрососедстве и статье 15 Соглашения о культурном сотрудничестве, а также согласно действующему Международному праву."
Михаил Пиотровский: "В ситуации, которая сложилась вокруг проблемы реституции, Эрмитаж проводит политику открытости и соблюдения закона... Это может стать важным доводом при принятии окончательного решения о судьбе перемещенных после войны произведений... Вариант решения: поделить секретные фонды в пропорции 50 x 50 с учетом не только количества произведений, но и их качества".
Михаил Швыдкой: "Никогда нельзя уравнивать в правах жертву агрессии с агрессором... Государственная комиссия по реституции не признает незаконным весь вывоз ценностей из Германии... Аргументация российской стороны достаточно понятна и определенна. Речь идет о культуре, это искусство принадлежит, в первую очередь, человечеству".
Ирина Антонова: "Сейчас выглядит парадоксальным, что все 50 лет все держалось в секрете. Но вам, как и мне, известен тот режим, в котором мы все жили... С Борисом Пиотровским мы не раз обращались к руководству с предложением устроить выставку этих ценностей... Если раньше главное было указать, что и куда везли, то теперь, чтобы все было по справедливости, необходимо помнить — как и при каких условиях вывозили коллекции Кеннигса, Кребса и другие..."
ВСТАВКА