Февральская политическая амнистия органически переходит в августовскую политическую реабилитацию
Государственный обвинитель отказался от обвинения участника ГКЧП генерала Варенникова. Генерал оправдан. Признав законными и правильными действия Варенникова, направленные на насильственный срыв подписания Союзного договора, верховные юридические инстанции РФ расписались в том, что попытка мирного обновления Союза была крайним злом, для устранения которого извинительным является даже вооруженный мятеж. И в ходе дальнейших опытов постсоюзной интеграции партнеры РФ из ближнего зарубежья вряд ли захотят пройти мимо столь важного для них юридического прецедента.
Когда государство в лице обвинителя сообщило, что не имеет к Варенникову никаких претензий, эффект получился вполне сенсационным. Разумеется, процесс ГКЧП давно был превращен в фарс; разумеется, закономерным итогом фарса была умилительная февральская амнистия, однако до сих пор неявным образом предполагалось, что государство хотя бы способно провести различие между политическими маневрами и собственно юридической оценкой ГКЧП. Предположение базировалось на том, что гэкачеписты уже амнистированы, Варенников загодя освобожден от наказания, а значит, судейские могут выносить юридическую оценку его действий без оглядки на хитросплетения политической конъюнктуры. Присудить генералу, ставшему знаменем оппозиции, положенное по изменнической статье наказание, может быть, и вправду боязно, но никто не ожидал, что вынести всего лишь формально-юридическое осуждение генерала, посягнувшего на своего верховного главнокомандующего, будет тоже боязно. К тому же генерал издавна имел специфическую репутацию ("где Варенников, там кровь", — замечал один из эстонских депутатов ВС СССР) и, похоже, гордился ею, позволяя себе и касательно Горбачева, и касательно прочих разрушителей СССР высказывания вполне брутального характера — т. е. добровольно давая на себя показания, способствующие осуждению. Наконец, остаточный государственнический инстинкт вроде бы подсказывал, что в стране, где вооруженное выступление генерала против верховной власти оказывается неподсудным, собственная армия угрожает существованию государства в неизмеримо большей степени, чем самый грозный иноземный неприятель. В предположении, что верховные правоохранительные инстанции полагают государство какой-никакой, но все-таки ценностью, оправдывающей, помимо всего прочего, их собственное существование, естественно было ожидать, что генеральское понимание права не встретит поддержки со стороны государства.
Тем не менее встретило, и в довольно странной форме. Государственный обвинитель, полковник юстиции Данилов произнес блестящую защитительную речь, отличающуюся даже сильной избыточностью аргументации. Сперва он отметил, что чрезвычайное количество процессуальных нарушений, имевших место при подготовке обвинительного заключения, полностью обесценивает данные предварительного следствия. Если это так — а нет оснований изначально не доверять государственному обвинителю — тогда дело можно считать закрытым. Если не подвезли заряды, понятно, почему молчали пушки, и не надо приводить еще одиннадцать причин. Данилов, однако, их привел.
С одной стороны, отметил он, "отсутствуют и объект преступления — СССР, и его субъект — гражданин СССР", а, следовательно, нет возможности говорить о преступлении вообще. Данный подход интересен полным отрицанием какого-то правового преемства СССР и РФ, что может иметь интересные юридические последствия. Например, всякий шпионаж в пользу иностранной державы, совершенный гражданином СССР до 8 декабря 1991 года, должен считаться неподсудным, ибо — совершенно как в случае с Варенниковым — отсутствуют и субъект (гражданин СССР), и объект (СССР) преступления. Более того: поскольку в случае смягчения наказания или освобождения от подсудности закон имеет обратную силу, все бывшие граждане СССР, отбывающие наказание за шпионаж, совершенный до 8 декабря 1991 года, в соответствии с юридической новеллой полковника Данилова должны быть немедленно освобождены. Вероятно, в ближайшее время Генпрокуратура и Верхсуд этим и займутся, однако непонятно, зачем, имея в кармане столь несокрушимый юридический козырь, Данилов разбирал еще и процессуальные изъяны обвинительного заключения — при отсутствии как объекта, так и субъекта преступления процессуальная чистота конкретных доказательств отсутствующего преступления не играет вообще никакой роли.
Недоумение усугубляется тем, что к двум безусловным причинам для оправдания добавляется еще и третья. Хотя в принципе преступления не было, и конкретных доказательств тоже не было, но даже если бы формальный состав имел место и доказательства были процессуально чисты, преступления все равно не было бы, поскольку Варенников действовал в состоянии крайней необходимости. Данный довод — самый интересный.
Согласно ст. 14 действовавшего тогда УК РСФСР, Варенников запирал Горбачева в Форосе, угрожал киевским властям и требовал со всей решительностью расправиться с российским руководством "для устранения опасности, угрожающей интересам Советского государства, общественным интересам..., если эта опасность при данных обстоятельствах не могла быть устранена другими средствами и если причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный вред". По состоянию на 19 августа интересам Советского государства мог угрожать общий развал государственной машины, однако конкретное применение ст. 14 к ситуации общего развала означает полную легитимацию любых попыток государственной измены. По невозможности дать четкое юридическое определение общего развала любое отдельно взятое состояние любого отдельно взятого государства можно при желании определить как "общий развал" и оправдать любого изменника. Единственным же конкретным обстоятельством, могущим быть квалифицированным в качестве угрозы, был намеченный к подписанию на 20 августа Союзный договор.
В настоящее время верховные российские политики более или менее солидаризовались с концепцией, согласно которой альтернатива "либо скрепленная железом и кровью Империя, либо распад" является некорректной, и (хотя бы в принципе) третий вариант, т. е. мирно обновленный союз являлся и является возможным и желательным. Выступивший от имени российского государства обвинитель Данилов дезавуировал исповедуемый бывшими и нынешними руководителями российского государства подход и на примере дела Варенникова разъяснил, что именно вариант мирного обновления представлял главную угрозу интересам государства, по сравнению с которой вооруженный мятеж был безусловно меньшим злом, подлежащим полному оправданию. Тем самым размышляющие о перспективах интеграции руководители стран ближнего зарубежья поставлены перед интересной альтернативой.
Либо они должны признать такое отношение к союзному договору — очевидно, и к подобным будущим опытам — официальной российской позицией и бежать от такой интеграции куда глаза глядят. Либо они должны исходить из того, что Генпрокуратура и Верхсуд российской державы, с которой они собираются объединяться, суть не официальные агенты российского государства, а некоторая разновидность непримиримой оппозиции — что-то вроде анпиловских бабулек, на которых не надо обращать внимания. Поскольку добровольная и взаимовыгодная интеграция очевидным образом предполагает солидные правовые гарантии и высокий уровень юридического взаимодействия, выгодность интеграции с державой, поручающей анпиловским бабулькам исполнение верховных юридических функций, многим соседям России может показаться несколько спорной.
Максим Ъ-Соколов