Тем временем Федор отдыхает у своей второй прабабушки где-то в районе Донецка. Если точнее — прямо в Святогорском монастыре. Только не спрашивайте меня, почему он поперся в монастырь. На самом деле там что-то вроде отеля среди сосен и скал с белыми камнями и вообще интересно. Особенно интересен местный зоопарк. В каком смысле зоопарк? Ну, во всех смыслах. Прежде всего при монастыре здесь есть то, что немцы называют tiergarden, то есть не совсем zoo, потому что может быть любого размера. Все-таки зоопарк — это целая институция. А тут — не знаю, но отзывы вполне благоприятные. Два дня назад Федор учил названия птиц, которых он видел. "Дедушка, я видел алмазного фазана, золотого и серого. А какие пять птиц ты можешь назвать?" Честное слово, я, наверное, пассивно знаю их миллион — если при этом есть время задуматься и предаться ассоциациям. Так, на Маврикии нас доставали майны — это такие родственники скворца. Значит, я уже знаю скворца и майну, а также голубого марлина, хотя он явно рыба. Так. А навскидку? Сорока, ворона, орел... орел... орлан... курица не птица, прапорщик... попугай... Так, в Финляндии вокруг кружились кто? Утки! Точно. С уткой заодно чайка, даром что птица она помойная. Вроде пять названий птиц набрал, но как-то со скрипом. А я ведь когда-то читал Джералда Даррелла и, собственно, Брема с удовольствием рассматривал. Кстати, бабушка говорит, что наблюдение за птицами вносит в душу Федора покой. Он может смотреть за птицами хоть пятнадцать минут, хоть полчаса. И ему нравится. Я вообще этим летом понял, что животный мир его очень интересует. А южнославянские местности предоставляют для изучения животных достаточно возможностей. Хотя я тут, между прочим, в Москве нашел место, где есть и алмазный фазан, и золотой, и даже павлин. Именно они орут дикими голосами в нашем Тимирязевском парке — в строениях напротив "тропы юного лесовода". Кстати, парк превращается в ухоженное место и, главное, совсем под домом, странно, что Федор с бабушкой не открыли для себя эти места, но теперь они свое наверстают. Окультуривание Тимирязевского парка произошло наряду с преступным утаиванием от народа другого парка — террас при Академии сельского хозяйства, которые представляли собой огромный ландшафтный парк, спускавшийся к прудам. Парк, уставленный скульптурами и т. д. Там раньше любили снимать всякие киношники. И гулять — вся округа, от Академической до Тимирязевской. Но потом начальство академии решило, что денег, взимаемых с киношников за постоянные съемки, будет достаточно, а быдло пускай пьет пиво в убогих дворах пятиэтажек. И теперь туда нельзя пройти никак — ни к гроту, где нечаевцы убили студента Иванова, ни к скульптурам, среди которых прекрасно было гулять зимой... Это я вам поясняю на всякий случай, когда кто-нибудь будет вам втирать про заботу о москвичах. Нате вам заботушку.
Тем временем Федор говорит: "А мы ходили в зоопарк". Вообще-то странно: при монастыре — зоопарк. Но мы же с вами видим зоопарк в не менее пафосных заведениях, достаточно посмотреть в сторону зубчатых стен итальянских мастеров — нам-то чему удивляться? И что видели? "Страуса эмо". Нет, Федор, страус эму, а эмо — это группа My Chemical Romance, на которую дедушка ездил в Берлин. "Хорошо, эму. А еще видели носуху. Но у носухи хвост как у енота, а сама на енота не похожа". Сметенный таким тонким ощущением природы енотообразных, я, конечно, ляпнул: носуха, дескать, это обезьяна такая, с носом и с хвостом как у енота. Ну спутал я носуху с носачом! И ввел младенца во искушение. Посмотрел Wikipedia: Nasua — носухи, или коати, млекопитающие семейства енотовых. А носач — вид приматов из подсемейства тонкотелых обезьян. Вот черт! Впору Федору дарить энциклопедии старика Брема, чтобы он их рассматривал по вечерам вместо "Спайдермена". Я уверен, ему понравится. Тем более прабабушка Клава, которая до сих пор работает библиотекарем в Донецке, обещала ему организовать приличное издание. Может, конечно, я уже в маразме и не отличаю влет носухи от носача, а также от бутылконоса, но сдается мне, что в детстве в том же Донецке, в маленьком доме на Винницкой, где обитала часть семьи по отцу, кроме огромного дореволюционного "Фауста", гравированного почище самого расписного зэка, были тома Брема и Брокгауза и Ефрона. И все они были глубоко дореволюционные. Вот всех трех авторов я-то и обожал читать и рассматривать лежа на полу в комнате с роялем. А может, то был не рояль, а убитое фоно, не помню. Фауста с Дюрером помню. Клавишные — нет. Кстати, помню, что во всех сортирах дома лежали томики Достоевского года 1890 издания, потому как туалетной бумаги в СССР не было, а культура, как вы поняли, была. Теперь я понимаю, что это был такой дзен-буддистский подход к творчеству классика, который практически нам всем накаркал русскую особую судьбу. В чем смысл прихода Бодхисатвы с юга? А в ответ хрясь по мордасам учителю!
Если прабабушка найдет именно того Брема, что я читал в возрасте Федора, то респект ей и уважуха. Но мне уже кажется, что сейчас проканает даже диснеевское прочтение Брема. А вы думали, культурка — она застыла в камне? Нет, она гибкая, как Гриша Ревзин, струящаяся, как My Chemical Romance, смешная, как Джералд Даррелл. Кстати, советские переводы Даррелла были очень даже на высоте. Думаю, что надо найти для Федора — года через два уже пригодятся. Сразу после "Винни Пуха".