Фестиваль драма
В фестивальной программе драматических спектаклей Зальцбурга оказалось неожиданно много политики. Этим отличились молодые режиссеры из программы Young Directors Project. Война в Ираке, коммунистические идеи и спрос на презервативы определили атмосферу их спектаклей. В подробности молодой жизни погрузился специально для "Ъ" АЛЕКСЕЙ Ъ-МОКРОУСОВ.
Политики в Зальцбурге так много, что порой чувствуешь себя как на демонстрации протеста. Ванесса Редгрейв, приехавшая с моноспектаклем, говорит на пресс-конференции о Солженицыне, а затем на пару с интендантом фестиваля Юргеном Флиммом читает стихотворения заключенных Гуантанамо. Это чтение проходит вне рамок официальной афиши, но оказывается для многих едва ли не главным событием месяца.
Не всем оно, конечно, по вкусу. Но метать критические стрелы в сторону госпожи Редгрейв — занятие бесполезное, зато высказаться по поводу "Высшей меры" решились многие. Спектакль по пьесе Бертольта Брехта и Ханса Эйслера представил Транзит-театр из норвежского Бергена. За несколько лет до собственной смерти Брехт запретил постановки пьесы, написанной в 1930 году как политическая оратория для хора, оркестра, тенора и трех актеров. Драматург решил, что "Высшую меру" могут воспринять как критику сталинизма. Речь в пьесе идет о четырех европейских коммунистических агитаторах (в том числе русских), вернувшихся из Китая. Во время своей секретной миссии они убили собственного товарища. Убили за дело, ведь он "хотел добра, но поступал неправильно".
Режиссер Торе Вагн Лид ставит Брехта в полном соответствии с традициями агиттеатра, воспринявшего эстетику видеотеатра. Здесь боевые девушки задорно горланят в мегафон, герои ходят посреди макета условного китайского города (художник Кире Бьоркас), а хор решает судьбу героев, и даже имя у него соответствующее — "контролирующий хор", или "хор контролеров". Но, кажется, политический подтекст и классовая борьба не так уж и интересуют 36-летнего Лида, одного из самых востребованных скандинавских режиссеров. Философ по образованию, он скорее занят судьбой отдельного человека, захваченного водоворотом истории, тем, как теория материализуется в практику, какую цену приходится платить тому, кто попался теории под руку. Но слов из песни не выкинешь. Брехт есть Брехт, контролирующие органы есть органы, и они оправдывают убийство. В итоге для буржуазного Зальцбурга получилось более чем радикально. На провокацию, вольную или невольную, попались многие критики, начавшие объяснять и актерам, и зрителям всю вредоносность коммунистических идей в ХХ веке. Как будто в Транзит-театре об этом сами не догадываются.
Не меньше примет политического и в другом спектакле "молодежного проекта" Зальцбурга. Действие японских "Пяти дней в марте" начинается 21 марта 2003 года, в день ввода американских войск в Ирак. В этот день молодой Минобе просыпается в отеле рядом с незнакомой девушкой. Они остаются вместе в течение пяти дней, пока не кончается комплект из 30 презервативов, а в это время по телевизору показывают иракскую войну. Параллельно развивается история про Азуму и Мифи, познакомившихся в кино, а также показывается история приятелей, каким-то чудом забредших на антивоенную демонстрацию и теперь пытающихся сохранить дистанцию по отношению к тем, кто слишком увлечен происходящим.
Впрочем, слово "показывается" поначалу с трудом применимо к спектаклю Тосики Окады. Истории здесь скорее рассказываются, декораций нет, а максимум, на что расщедриваются актеры,— это на жестикуляцию, совершенно не совпадающую с текстом, зато напоминающую занятия восточной гимнастикой. Цвет на изначально белой сцене появляется лишь после антракта, когда часть раздосадованных лаконизмом происходящего зрителей уже покинула театр. Зря они так поступили: спектакль "Пять дней в марте", хоть и напоминает набор этюдов для начинающих, в итоге оставляет ощущение целостности. Здесь много смешных моментов, много и важных вопросов, например, об аполитичности даже тех, кто вроде бы в политике участвует.