В аэропорту Федора встречали как героя. Встречающие тоже были героями, потому что то, как нынче организована платная парковка в Шереметьево-2, смело тянет на полноценное уголовное преследование. И вдруг бац — и внутренности аэропорта озарились. То абсолютно загорелый Федор в белой шляпе от H&M и с улыбкой до ушей вышел из ворот зоны прибытия. Все-таки он рвет мое сердце — он слишком широко улыбается для этого сурового мира. Пока ему по молодости прощается. Потом людей это начнет раздражать. В стране, застегнутой на все пуговицы, белоснежная радостная улыбка не может не раздражать. И тут па-пам! Федор. И что вот с этим делать?
Все дни, проведенные в Хорватии (именно дни, а не вечера), когда особенно жарило солнце, Федор, как заядлый язычник, разговаривал с солнцем. "Солнышко, ну не жарь так сильно!" — увещевал светило Федор, и всем от этого становилось легче — и бабушке, и прабабушке, и вообще всей этой хорватской компании. Выглянув в иллюминатор по прилете в Шереметьево, Федор удивленно спросил: "А где солнышко?" Ну, честно говоря, в подобных обстоятельствах я тоже каждый раз спрашиваю, где солнышко. Федору тогда ответила бабушка: "Вот ты же просил его не светить сильно, оно и спряталось". Федор расстроился. Таких слов, наверное, не надо говорить такому впечатлительному мальчику. Ведь у него теперь может сложиться комплекс вины — что именно из-за него над столицей нашей родины так редко пробивается солнышко.
Помните прекрасный рассказ о том, как мальчик разбил фонарь на улице Нью-Йорка и именно в тот момент наступил энергетический коллапс и весь город погрузился во тьму? Ну совпало так. Блэкаут. И помните, что этот несчастный мальчик при этом чувствовал? Вот теперь, наверное, настало время призадуматься Федору. Во всяком случае, всю дорогу домой из аэропорта он как-то боязливо всматривался в сумрачные пейзажи и по большей части молчал. Но на самом деле всех радовало то, что он сейчас, буквально через несколько дней отправится к своей второй прабабушке — в сторону Донецка. Чтобы в санатории с бассейном продлить себе лето. К этому отъезду мы ему приготовили пачку новых выпусков журналов "Скуби-Ду" (из журнала слов не выкинешь). Именно в рамках подготовки к этому новому путешествию я и заехал в гости к Федору. Как раз в то время, когда он должен спать. Оказалось, что наш живчик дрыхнуть и не думает.
— Ты знаешь, я тут читаю и никак не могу уснуть,— заявил Федор со своей высокой, как двухэтажная, кровати, при этом задумчиво сжимая в руке очередной журнал.
— А что читаешь?
— Да "Спайдермена" читаю.
Только что читал "Скуби-Ду". Ну ладно, не буду отвлекать — все-таки ребенок в сонное время должен хотя бы находиться в постели, потому что городская среда и так довольно нервная. Так что чем больше у него будет брейков в течение дня, тем лучше. Полежал, успокоился, почитал — и то хорошо. Никто уже не ждет, что он будет спать. В конец концов, ему через год можно собираться в школу. Что меня напрягает отдельно, но мы будем рассматривать неприятности по ходу их наступления, правда ведь? Впрочем, в преддверии этого печального события я вспоминаю, что мы в этом предшкольном возрасте были какими-то более самостоятельными, чем современные дети. Это невинное замечание, кстати, подвигло специалистов, с которыми я иногда общаюсь, на целую лекцию о том, что если дети 1960-х спокойно могли быть оставлены дома в возрасте четырех-семи лет, то нынешние — ни за что. Ну не спрашивайте меня почему. А то я разражусь, в свою очередь, длинным текстом о том, как дети становятся все более нервными и все менее самостоятельными по сравнению со своими ровесниками периода хотя бы десятилетней давности. В таком ключе мы сидим и беседуем с отцом Федора Игорем Станиславовичем (это чтобы отличать его от Игоря Валентиновича, то есть меня). А тут и мать с работы является. И хочется есть. Сонный оброк у Федора заканчивается, и он наконец может мне спокойно рассказать, что ему понравилось в журнале и почему он смеялся.
— Я смеялся над карикатурой про большую желтую рыбу, которая говорит: "Я вовсе не банан!"
Федор продолжает смеяться своим звонким смехом, от которого вздрагивает собака Тиль в углу. Мне карикатура кажется несколько сюрреалистической. Но потом я вспоминаю, что в шесть лет вот так же рано по утрам сидел с "Винни Пухом" в руках и ржал как ненормальный на весь финский дом на четыре семьи, стоявший в морозном камчатском гарнизоне. Новое чувство юмора нового поколения придется принять таким, каким оно формируется. Главное, чтобы к началу его осознанной жизни "Дом-2" канул в Лету. Вдруг Федор смотрит на меня и говорит:
— А ты будешь есть мясо?
— В каком смысле?
— Ну, ты будешь у нас обедать? Кушать?
— Ну да, как раз попросил маму подогреть чего-нибудь.
— Хорошо, что ты будешь у нас кушать. Я люблю, когда у меня собираются гости и едят!
В эту минуту я вдруг осознаю, что вообще-то действительно — наверное, с какого-нибудь Нового года — просто не сидел у Федора дома за столом и ничего не ел. Зато теперь я точно знаю, кто накормит больного согбенного сумасшедшего дедушку, когда все будет совсем плохо: мой внук Федор. И как-то стало спокойнее жить.