Десять лет назад, в 1998 году, очередной мировой биржевой кризис привел к дефолту по российским внешним долговым обязательствам. Историю влияния зарубежных экономических неурядиц на хозяйство России восстановил корреспондент "Власти" Кирилл Новиков.
"Панический страх объял все сословия"
Экономические кризисы, как известно, случаются периодически, и все же люди склонны до последнего надеяться, что ничего страшного в обозримом будущем не произойдет. В начале XIX века, когда на Западе ширилась индустриализация, а Россия продолжала наслаждаться феодальной идиллией, никому и в голову не могло прийти, что экономические трудности в далекой Англии и еще более далекой Америке могут как-то повлиять на прибыль отечественного производителя. Но в 1836 году в Соединенном Королевстве разразился финансовый кризис. Британские предприниматели, обнадеженные устойчивым ростом спроса на их товары в Латинской Америке, открыли слишком много новых предприятий, взяв для этого слишком много банковских кредитов. Предложение превысило спрос, предприятия остались без сбыта и прибыли, акции рухнули, вкладчики стали массово изымать деньги из банков, и банки начали лопаться. Через несколько месяцев все то же самое началось в Соединенных Штатах, которые имели тесные торговые связи с Великобританией.
Тем временем в России смотрели на начавшийся за морем кризис как на очередные иноземные чудачества. В мае 1837 года "Северная пчела" писала о событиях в США: "Панический страх объял все сословия. Со времени последней революционной волны не запомнят подобного страха. Дела остановились повсюду; фабриканты отпускают своих работников; постройка домов и кораблей прекратилась; производство работ на железных дорогах и каналах, предпринятых частными обществами, приостановилось".
Однако вскоре проблемы начались и в самой России: она экспортировала в Англию хлеб (в целом на эту страну приходилось до 40% российского экспорта). Первыми пострадали русские купцы, сбывавшие зерно на Лейпцигской ярмарке. В начале 1838 года "Журнал мануфактур и торговли" сообщал, что Лейпцигская ярмарка 1837 года "может быть отнесена к числу посредственных и была тем более невыгодной, что купечество понесло чувствительные потери. Лейпциг не мог не подвергнуться влиянию денежного кризиса, который привел к расстройству дела во многих торговых и фабричных местах". Потери были весьма ощутимыми, так как цены на русские товары в Лейпциге упали на 20-25%.
Это было только начало. Зерновой экспорт был в те времена для России тем же, чем сейчас является экспорт энергоносителей. За зерно Россия получала валюту, без притока которой внутренняя хозяйственная жизнь быстро замирала. Последствия валютного голода сказались в том же 1837 году. Курская Коренная ярмарка, на которой велась торговля с иностранцами, оказалась убыточной: было привезено товаров на 18,4 млн рублей, а продали только на 9 млн. На внутреннем рынке дела шли не лучше: например, на Шуйскую ярмарку привезли товаров на 1,6 млн рублей, а продали только на 300 тыс. Больше всех пострадали, естественно, экспортеры хлеба. Кризис был непродолжительным, поскольку британская экономика быстро оправилась, а спрос на русский хлеб нисколько не уменьшился. Однако его последствия ощущались еще долго. Русские помещики, чей хлеб, собственно, и вывозился за рубеж, столкнувшись с падением своих доходов, побежали в банки за кредитами. В то же время вкладчики, опасаясь, что в России начнется та же паника, что в США, бросились изымать свои вклады. Чтобы не допустить краха банковской системы, правительству пришлось пойти на дополнительную эмиссию в размере 50 млн рублей, так что без роста инфляции не обошлось.
Через десять лет картина повторилась. В 1847 году в Англии начался кризис, который вскоре перекинулся на континент. В течение 1848 года дела в Англии постепенно налаживались, а в остальной Европе шли все хуже и хуже, поскольку капиталы утекали в более стабильную Англию. По всей Европе началось революционное движение, и вскоре на улицах Парижа и Вены уже гремели настоящие уличные бои. Россия тем временем продолжала гордиться собой как оазисом патриархального спокойствия. И хотя революции в России в тот раз не произошло, экономический кризис ударил по россиянам достаточно сильно. Если в 1847 году экспорт российских товаров составил 148,3 млн рублей, то в 1848 году — всего 88 млн. Газета "Посредник" писала в декабре 1848 года:
"Внешняя торговля России в 1848 году, при стечении многих неблагоприятных обстоятельств, не могла быть вполне удовлетворительною. Последствия торгового перелома, расстроившего в исходе 1847 года кредитные обороты на Европейских биржах, еще были ощутительны в начале 1848-го, когда февральская революция во Франции и возникшие потом беспокойства в Германии и Италии произвели общее потрясение... от расстройства мануфактурной промышленности и торговли во многих странах сбыт наших сырых произведений на заграничных рынках приостановился".
К сокращению экспорта добавилось бегство капиталов. Россияне начали спешно вывозить золото и серебро, причем везли их в основном в Англию. В апреле 1848 года вывоз золотой и серебряной монеты из России был строжайше запрещен. Этот запрет сохранялся до 1 декабря 1849 года, когда худшие дни общеевропейского кризиса миновали.
"Нет требования на все русские товары"
Следующий кризис, как, впрочем, и многие другие, разразился тогда, когда его меньше всего ждали. Крымская война 1853-1856 годов принесла российским промышленникам крупные госзаказы. Как это обычно бывает в России, оборонная промышленность потянула за собой прочие отрасли народного хозяйства. Словом, пока русские солдаты умирали под Севастополем, в промышленности происходил настоящий бум. Наблюдавший тогдашние события крупный экономист Владимир Безобразов писал в 1864 году:
"Коренное оживление наших промышленных и коммерческих дел принадлежит к 1854-1857 годам. Оно началось еще до заключения мира. Оно проявилось чрезвычайным усилением фабричной деятельности... необычайной бойкостью оборотов на всех внутренних ярмарках, быстрым увеличением сбыта как отечественных, так и иностранных товаров... Фабриканты и купцы всюду говорили нам об этом времени: "Мы тогда озолотились". Фабрики не успевали изготовлять товары, которые быстро расхватывались; строились новые фабрики и расширялись старые; удваивалось число рабочих часов, работали ночью".
Но даже самая патриотичная из всех отраслей промышленности — оборонный комплекс — не смогла оградить отечественную экономику от заграничных кризисов.
В августе 1857 года железнодорожный бум в США обернулся биржевым кризисом. В какой-то момент акции железнодорожных компаний стали стоить больше, чем компании стоили на самом деле, и умные игроки поспешили избавиться от своих активов. По США прокатилась волна банкротств, которая вскоре накрыла и Европу. В России сначала, как всегда, надеялись, что эти проблемы не затронут экономику страны. В конце 1857 года говорили не столько о кризисе, сколько о замедлении темпов роста.
"К концу года течение коммерческих дел, частично вследствие иностранного торгового кризиса, стало склоняться к постепенному понижению цен,— писал "Вестник промышленности".— Стали увеличиваться в Москве продажи в кредит и притом на долгие сроки — на 12 месяцев и более, и это показывает, что коммерческие дела переходят постепенно в то же положение, в каком они были до последней войны".
Время шло, и дела становились все хуже. Очень скоро в газетах зазвучали панические ноты:
"Денежный кризис на европейских рынках не прекращается... Такое почти небывалое замешательство повсеместно поставило торговлю в крайне затруднительное положение, а в наших портах вовсе остановило ее. Здесь никакого нет требования на все русские товары для будущего года; все дела здешней биржи ограничиваются спекуляциями на сало".
Банкротства не заставили себя долго ждать. Если в 1856 году в стране произошло лишь 24 банкротства, то в 1858-м их было уже 192. Хотя кризис надвинулся с Запада, золотовалютные сбережения российских подданных вновь потянулись в Европу. Вскоре страна столкнулась с дефицитом золотой и серебряной монеты, и торговля перешла на ассигнации, которые стали быстро обесцениваться. В 1859 году держатели стали активно сбрасывать акции российских компаний, что привело к биржевому кризису.
"Недостаток сбыта, накопление непроданных товаров, трудность и медленность денежных оборотов, высокий дисконт, недостаток капиталов и высокий процент, всеобщее безденежье" — так характеризовал тогдашнюю экономическую ситуацию Владимир Безобразов.
Однако никакие кризисы и рецессии не длятся вечно. К 1861 году западные экономики пришли в себя, спрос на российское зерно возобновился, и все постепенно стало налаживаться. Однако до построения бескризисной экономики было так же далеко, как до коммунизма, поэтому худшее было еще впереди.
В 1873 году в языки многих народов мира вошло немецкое слово "крах". То, что произошло в Австро-Венгрии, в сущности, мало отличалось от того, что случилось в США в 1857 году. Снова был железнодорожный бум, снова были переоцененные акции, и снова все кончилось биржевым обвалом и разорениями. Книга, вышедшая в Петербурге в 1877 году, описывала события в Вене следующим образом:
"8 мая 1873 года — der Schwarze Freitag (по-немецки "черная пятница".— "Власть") — 78 биржевых посетителей оказываются несостоятельными; всеобщий переполох и драка; биржевой зал очищается полицией, и биржевой бюллетень является без всяких пометок... К 16 мая число биржевых несостоятельностей достигает 300 и 2 банка прекратили платежи".
Венский кризис стремительно распространился на всю Европу, а затем и на весь мир. Наступил самый тяжелый и длительный кризис XIX века.
Кризис 1873 года не стал для России неожиданностью. Проблемы в отечественной экономике наблюдались уже в 1872 году. Осенью московскую биржу лихорадило, причем газеты уверяли, что "подобной паники не замечал" никто из ее старожилов. Результаты Нижегородской ярмарки тоже не радовали:
"Торговли почти не было, привезенные товары остались на руках, и если не пролежат до будущей ярмарки, то будут проданы с убытком. Кроме того, указывают на множество банкротств, побегов и протесты векселей".
Но австрийский крах сделал начинавшийся российский кризис еще более болезненным, поскольку рынок для русских товаров снова резко сузился. Вскоре российская пресса начала буквально оплакивать отечественную экономику:
"Сведения о многочисленных банкротствах имеются: из Москвы, из Казани и Новочеркасска. В каждом из этих городов несостоятельности имеют эпидемический характер".
"Из всех русских торговых центров продолжают приходить известия о несостоятельностях, сделавшихся в нынешнем году каким-то хроническим недугом".
"Торговый кризис сказывается также целым рядом банкротств, не прерывавшихся в течение целого года. Точной статистики этих банкротств, сколько мы знаем, у нас нигде не ведется; но верно то, что отдел объявлений от конкурсных управлений становится все обширнее. Миллионные банкротства считаются нипочем, и каждое влечет за собою целые десятки меньших".
Банкротства сопровождались закрытием предприятий, а значит, и ростом безработицы. Безработным было нечем платить за товары, что сужало внутренний рынок и вызывало новые разорения.
"Денег нет, застой в делах"
Не успел мир выкарабкаться из депрессии, вызванной венским крахом, как грянула новая беда, на сей раз во Франции. В 1882 году Banque de Lyon et de la Loire не получил концессию на создание банка в Триесте, что вызвало резкое падение его акций. Из Лиона паника перекинулась в Париж. России, казалось бы, не было никакого дела до лионских банкиров, и все же кризис дошел и до нее. России не хватало своих капиталов, а французские банкирские дома с готовностью кредитовали российских предпринимателей, поэтому банковский кризис во Франции означал отток капиталов из российской экономики. В 1882 году российские газеты писали:
"Общие жалобы на безденежье, отсутствие кредита и возрастающую дороговизну, раздающиеся все громче и громче из всех углов России, указывают на то, что мы переживаем тяжелый экономический кризис".
В 1883 году ситуация не улучшилась. Газета "Новости" писала:
"Денег нет, застой в делах, упадок торговли... купец закрывает свою лавочку, банкир вылетает в трубу, фабрикант сбывает товар за бесценок... Мы присутствуем как бы при полном расстройстве нашего экономического положения".
Но кризис вскоре сменился оживлением, а со второй половины 1880 годов Россия вступила в фазу длительного подъема.
В конце XIX века многим казалось, что кризисов больше не будет. Мировая экономика росла стремительными темпами, последствия катастрофы 1873 года были преодолены и забыты, а новости с бирж вызывали у акционеров настоящую эйфорию. Так было и в России, которую буквально захлестнула волна биржевых спекуляций. В 1900 году некто, писавший под псевдонимом Старый профессор, сетовал:
"Кто жил в Петербурге, тот знает, что за последнее пятилетие появилось много прожектов с планами один другого замысловатее, подчас несбыточнее, одни преимущественно в расчете заработать на проведении устава в административных кругах, другие же, добившись превращения единоличного предприятия в акционерное, спешили сбыть имущество по дорогой оценке и, сорвав крупные куши по учредительству, так называемые "учредительские", старались передать предприятие. Бумаги возникшего без достаточных оснований общества были размещаемы услужливыми банкирами. Публика же, нередко подогреваемая ложными рассказами о заказах и о предоставляемых вновь открытыми предприятиями выгодах, спешила поместить в их акции деньги".
Хотя в последние годы XIX века Россия была вполне готова к собственному кризису, сигнал к его началу, как обычно, пришел из-за рубежа. Русский экономист Брандт писал в 1904 году о причинах кризиса:
"Усиленное учреждение акционерных обществ, продолжавшееся в течение последнего десятилетия истекшего века... привело к такому напряжению денежного и кредитного рынков, что неминуемо должна была наступить сильная реакция. Внешним толчком для этой реакции послужили денежные затруднения, наступившие в Западной Европе. Осенью 1898 года недостаток свободных капиталов на западноевропейских денежных рынках стал весьма заметен... Последствием этого систематического отлива денег из Европы явилось чрезвычайное вздорожание капиталов... Указанные затруднения на заграничных рынках не могли не отразиться на России... Банки стали суживать свой кредит, сократили его как промышленным предприятиям, так и под онкольные счета... капиталы стали страшно дороги... Эти причины очистили путь для надвигавшегося кризиса, нашедшего в условиях денежного рынка весьма благоприятную почву для своего дальнейшего развития".
Первыми зашатались крупные фирмы, имевшие тесные связи с зарубежными партнерами. Между тем ситуация на Западе ухудшалась. В Германии начался ипотечный кризис, развивавшийся по тому же сценарию, что и современный американский. Ипотечные банки начали банкротиться один за другим. В Англии все тоже развивалось по современному сценарию, хотя британские войска увязли не в Ираке, а в Южной Африке. Россияне, кстати, от души желали победы бурам и поначалу никак не связывали трудности Великобритании с собственными экономическими неурядицами. Но уже в 1900 году "Народное хозяйство" писало:
"Положение денежного рынка представлялось очень серьезным, а вместе с этим оно ухудшалось из-за вздорожания денег в Берлине и Лондоне, благодаря войне Англии с Трансваалем, которой, по-видимому, вначале никто не придал серьезного значения. Поражения англичан затянули войну, и на мировом рынке, каковым является лондонский, сильно повысился учетно-ссудный процент, повлекший за собою ухудшение положения денежного рынка в большей или меньшей мере во всем мире".
"Весьма почтенных размеров мартиролог"
Итак, в 1899 году в России разразился кризис. Российский Госбанк повысил процентные ставки с 4,5 до 5%. Вместе с тем золотовалютные запасы Госбанка стали стремительно сокращаться — с 1008 млн рублей в январе 1899 года до 858 млн в октябре. Коммерческие банки прекратили финансировать биржевые спекуляции и затребовали назад ссуды, что, естественно, вызвало волну банкротств. Пресса вновь наполнилась причитаниями о гибели отечественной экономики:
"Мы переживаем кризис, развитию которого не предвидится конца. Торговые бюллетени приносят нам с каждым днем все новые и новые понижения самых солидных ценностей".
"На бирже с каждым днем становится все хуже и хуже, положение приобретает положительно угрожающий характер".
1 января 1901 года "Новости" подводили итоги второго кризисного года:
"Деловому миру истекший год принес новые огорчения. Торгово-промышленный кризис постепенно обострялся, достиг предела, который превзошел опасения самых мрачных пессимистов. Резкое падение курсов разных ценных бумаг, банкротства, сокращение размеров производства на фабриках и заводах — таковы наиболее наглядные проявления этого кризиса... Перечисление банкротств только крупных предприятий могло бы составить своего рода весьма почтенных размеров мартиролог. Так, в Петербурге прекратили платежи известная фирма Паллизена с пассивом свыше 6 млн руб., а также популярная банкирская контора Кузнецова и Никитина. На Волге ликвидировало дела старейшее пароходное общество "Зевеке". В Лодзи оказалось несостоятельным акционерное общество мануфактуры Барии. В Варшаве покончили свое существование несколько фирм, успешно ведших свои дела в течение десятков лет. То же наблюдается и в других торгово-промышленных центрах. Если ранее кризис испытывала главным образом металлургическая промышленность, то в минувшем году он распространился почти на все отрасли".
Кризис прекратился только в 1903 году, а в 1904-м отечественная промышленность вновь воспрянула благодаря оборонным заказам, посыпавшимся на нее с началом Русско-японской войны. Однако вскоре разразился кризис иного рода: русский пролетариат, озлобленный безработицей и низкими зарплатами времен кризиса 1899-1903 годов, решил, что ему нечего терять, кроме собственных цепей, и полез на баррикады.
Не успела Россия выбраться из своей первой революции, как на Западе разразился новый кризис. В начале 1907 года в Нью-Йорке произошел обвал на бирже, и, если бы не капиталы Джи Пи Моргана, пришедшего на помощь правительству, США ждал бы дефолт. Кризис распространился на Европу и, конечно же, ударил по России. Это был последний собственно экономический кризис Российской империи.
С приходом к власти большевиков и после их отказа от уплаты долгов прежних правительств советская Россия превратилась не только в политического, но и экономического изгоя. И в этой полной изоляции никакие мировые кризисы ее экономике были не страшны. Но первый же прорыв — установление тесных экономических отношений с Германией — привел к прежним результатам. Разразившийся в Германии в 1922-1923 годах кризис ощутимо ударил и по СССР. В Германии упал спрос на советское сырье, и валютные поступления практически полностью прекратились. А германские банки даже под гарантии своего правительства больше не могли предоставлять кредиты советским внешнеторговым организациям, так что остановились и закупки многих важнейших товаров и оборудования для советской промышленности.
Еще серьезнее оказались последствия мирового экономического кризиса рубежа 1920-1930 годов. После обвала американских бирж наблюдалась та же картина, что и после краха 1923 года в Германии. Цены на сырье упали до минимума, и закупать товары, материалы, оборудование и технологии, необходимые для громогласно объявленной индустриализации, оказалось не на что. Партии и правительству пришлось до разумного минимума сокращать "импортные контингенты", а для оплаты срочно продавать золото и музейные ценности по бросовым ценам.
Падение цен на сырье болезненно отражалось на советской экономике и в дальнейшем. Да и рухнула она окончательно после падения мировых цен на нефть. И никакой железный занавес не смог ее защитить.