Книги с Лизой Биргер

Иэн (Ян) Бурума "Убийство в Амстердаме"

М.: "КоЛибри", 2008

2 ноября 2004 года голландский режиссер Тео Ван Гог ехал по Амстердаму на велосипеде. К нему подошел голландец марокканского происхождения Мохаммед Буйери, "сбил с велосипеда, выстрелил в живот, достал широкий кривой нож и перерезал ему горло". Это преступление стало темой книги английского журналиста Иэна (Яна) Бурумы "Убийство в Амстердаме". От журналистских книг об убийстве мы привыкли ждать споров с официальной версией, разоблачений, сенсаций — но эта книга совсем другая. Бурума не берет на себя роль детектива: убийца пойман, мотивы убийства известны, заговора никто не предполагает — в этой истории нет секретов в детективном смысле. Бурума пытается понять, как это преступление стало возможно в мирной, толерантной, живущей — по мнению многих — в либеральном будущем Голландии и как выглядят отношения мусульман-иммигрантов и голландцев в свете этого преступления.

Бурума — идеальный автор для такой книги. Во-первых, он сам родился и вырос в Голландии; во-вторых, его постоянная тема — взаимодействие культур Востока и Запада (он автор книг о Японии, Китае, о Западе глазами Востока и т. п.). И самое главное — он один из самых умных авторов, пишущих о современном мире. Он не щеголяет закулисной осведомленностью, не строит неожиданных концепций, а пытается понять и воссоздать логику участников событий. И речь в его текстах всегда идет именно о понимании, а не о сочувствии — Бурума обращается не к сентиментальности читателя, а к его разуму.

О жертвах массового террора, об их жизни, об их простых человеческих радостях и невзгодах нам обычно рассказывают лишь для того, чтобы подчеркнуть иррациональность и чудовищность террора; в каждой фразе такого рассказа обычно слышится негодующий вопрос: "За что?!" А о жертвах террора индивидуального — политиках или журналистах — нам обычно говорят, что они сознательно рисковали жизнью и говорили близким: "Я знаю, меня убьют". В случае же с Тео Ван Гогом вопрос "за что?" не возникает: он был кем угодно, только не случайной жертвой, но и смерти он не ждал.

Непосредственной причиной убийства Ван Гога стал фильм "Покорность", который он снял вместе с Айаан Хирси Али, еще одной героиней книги — сомалийкой, бежавшей в Голландию от насильственного брака и там ставшей видным политиком. Ее излюбленная мысль, что "Коран — сам по себе источник насилия", в этом фильме была реализована так: тексты Корана проецировались на обнаженные тела молодых женщин под прозрачной паранджой. "С точки зрения многих мусульман, это была преднамеренная провокация". Ван Гог боялся за Хирси Али, но не верил, что он сам тоже рискует жизнью: ведь это она была частью страшного мусульманского мира, а сам-то он продолжал жить в мире европейском, безопасном. Он был известен в Голландии не столько как режиссер, сколько как скандальный колумнист и телеведущий, всю жизнь оскорблявший всех, кто казался ему лицемером, ханжой, реакционером и т. п.,— и отдельных людей, и целые общины: христиан, евреев, мусульман. "Он был 'деревенским дурачком' национального масштаба, толстым шутом, имеющим право говорить правду. Он знал, что людям не нравится, когда их оскорбляют, но даже не подозревал, что его за это убьют. Когда в игре оказываются замешаны посторонние с менее легкомысленным отношением к словам, результат порой выходит весьма плачевным".

Логику этих "посторонних" (в том числе и логику убийцы) Бурума старается воссоздать максимально подробно. Главное, что он хочет показать: там, где европейцы видят единую мусульманскую общину, существуют важнейшие внутренние разделения — имущественные, поколенческие, половые. Бурума приводит данные о том, что молодые марокканские иммигранты, живущие между двух культур, чаще страдают шизофренией — и они же чаще прячутся в простоту радикального ислама, а иммигрантки, живущие под мужским гнетом, чаще страдают депрессией — и они же чаще мечтают о свободе. Этих различий и не хотят видеть европейские защитники мультикультурализма. Бурума цитирует слова Айаан Хирси Али: "Культурные релятивисты, которые заявляют 'Если вы критикуете ислам, вы расист или исламофоб' или 'Это часть их культуры, которой вы не должны их лишать' заключили сатанинский договор с мусульманами, заинтересованными в сохранении клетки".

Тео Ван Гог не ведал, что те, кто убивает за слова, уже стали частью и его мира. Европейские мультикультуралисты не ведают, что входят в мир мусульманских общин соучастниками варварского угнетения личности. Если кратко сформулировать цель книги Бурумы, то можно сказать так: он хочет лишить читателя невинности. По Буруме, понимать другого нужно не затем, чтобы сочувствовать ему, а чтобы ведать, что творишь.

М.: Альпина Бизнес Букс, 2008

Настоящее имя самой популярной писательницы Америки — Алиса Розенбаум. Она родилась в России в 1905 году, окончила Петроградский государственный университет, в 1926-м перебралась в США и в 1930-х начала публиковать романы, которые моментально стали бестселлерами. Труд ее жизни — многостраничный роман "Атлант расправил плечи" — вышел в 1957 году, на русский был переведен в 1990-х. Но настоящую популярность у нас Рэнд набирает только сейчас: переизданный в 2006 году "Атлант" занимает видное место в книжных магазинах и ежегодно допечатывается, а ее романы начинают широко обсуждать. "Гимн" — последняя из переведенных книг. Это антиутопия про будущее, в котором нет места индивидуализму и личным местоимениям. Главный герой по имени Равенство 7-2521 бежит из коммуны, чтобы утвердить разумный эгоизм и собственное "я".

Вокруг Айн Рэнд — одни мифы. Рассказывают, что во время вьетнамской войны ее книги сбрасывали с вертолетов в пропагандистских целях. Что президент Рейган как-то стоял перед ней на коленях. Что экономический советник Путина Андрей Илларионов в свое время советовал ему прочитать ее роман, на это президент ответил, что читает Набокова. Что когда издатели пытались сократить ее необъятного "Атланта", то она запретила менять в рукописи хоть слово: "Вы бы стали сокращать Библию?" По опросам библиотеки конгресса, в Америке "Атлант" на втором месте после Библии. Даже похороны Айн Рэнд — повод для создания легенды: на могиле писательницы цветами выложили гигантский доллар. Это тот самый доллар, который Джон Голт, главный герой всего ее творчества, в финале романа "Атлант расправил плечи" рисует на песке как главный движущий символ мира. В своих романах Рэнд последовательно доказывает, что без усилий предпринимателей, которых писательница называет "движителями", мир разрушится. Эта плохо написанная беллетристика, смесь детектива, любовного романа и Чернышевского на самом деле всегда — роман идей. Айн Рэнд уравняла разумный эгоизм с торжеством капитала с такой же легкостью, с какой Чернышевский уравнял его с коммунизмом, но ее читают и ей верят до сих пор: у придуманной писательницей философии объективизма есть армии поклонников и собственный институт.

М.: Эксмо, 2008

Лето 2008 года принесло как минимум три романа про "здесь и сейчас". Это "Сахарный Кремль" Сорокина, проникшего в антиутопическое параллельное измерение сегодняшнего мира, "Цена отсечения" публициста Архангельского, которая неожиданно стала важным романом про "нулевые", и вот "Пересуд" Алексея Слаповского. Драматург и писатель из Саратова, действие романов которого чаще всего происходит в некотором волжском городе, и в них замешиваются фантастика, мистика, детектив и русская жизнь. Слаповский — герой "литературы для многих", букеровский номинант, дважды финалист самой престижной литературной премии, любимец читателей, но не критики. Но последний его роман — другой, полюбить его сложно, но не обратить на него внимание тоже не получится.

С московского вокзала в город Сарайск выезжает рейсовый автобус. По пути его захватывают пятеро беглых преступников, которых привезли в столицу на пересуд, то есть пересмотр дел в связи с апелляциями или новыми обстоятельствами. Среди них — олигарх, серийный маньяк и убийца-рецидивист. Под дулами ружей они вынуждают напуганных пассажиров превратиться в жюри присяжных и устроить собственный пересуд с неизменным оправдательным приговором.

Только вот никакого оправдания тому, что творится в автобусе, нет и не может быть. "Пересуд" — это жесткий триллер, не отпускающий, леденящий, в котором только иногда "очень страшно" превращается в просто "страшно". Он отлично написан, и можно не сомневаться, что напуганный читатель теперь десять раз подумает, прежде чем сесть в рейсовый автобус. Однако страшны тут не убийцы-маньяки — они-то как раз бытовой страх, привычный. Страшно, что вместе с ними автор судит и пассажиров автобуса, обыкновенных нас с вами, рассказывает их истории, припоминает их мелкие грешки — и каждому выносит приговор. "Это ведь, милая, про каждого из нас — виновен, но невменяем!"-- гласит эпиграф из Тимура Кибирова. О том же и Слаповский: взял — и одной страшной книжкой каждого из нас осудил.