Премьера кино
Герои американского дебюта каталонки Изабель Койшет выясняют отношения под музыку Баха и Бетховена, вспоминают Шекспира и Кафку. Как показалось АЛЛЕ Ъ-ШЕНДЕРОВОЙ, этот краткий курс мировой культуры подойдет тем, кто никогда не читал и не слушал классику.
Пожилой гедонист и известный нью-йоркский культуролог Дэвид (Бен Кингсли) хочет всего и сразу: роскошного тела и интеллектуальных бесед с его обладательницей. Даром что его давний приятель Джордж, лауреат Пулитцеровской премии в области поэзии (Деннис Хоппер), не устает напоминать ему, что для разговоров существует жена, а для секса — студентки, которым Дэвид преподает историю искусств.
Улыбнувшись Дэвиду прощальной осенней улыбкой, судьба посылает ему гения чистой красоты в лице студентки Консуэлы, у которой есть все: душевная тонкость, внешность Пенелопы Крус и начальное гуманитарное образование, позволяющее поговорить про Гойю и не заснуть, пока Дэвид играет на пианино очередную элегию.
О своих победах на личном фронте Дэвид докладывает Джорджу за игрой в сквош или отмокая в парилке. По находке режиссера сцены наплывают одна на другую, так что в кадре герой еще капает слюной на коленки своей пассии, а его бесстрастный голос уже рассказывает обо всем в прошедшем времени. Посовещавшись, друзья приходят к неутешительному выводу: совместных перспектив у старого противника семейных ценностей и юной кубинки, воспитанной в строгих католических правилах, нет никаких.
Желая остановить прекрасные мгновения, презирающий "цифру" Дэвид снимает возлюбленную допотопным фотоаппаратом, романтично проявляя пленку в темной ванной, а заодно преподавая ей азы фотодела. "Она запомнит меня лишь как пожилого чудака, приобщавшего ее к культуре",— констатирует голос за кадром.
Вместе с Консуэлой создатели фильма старательно приобщают к культуре и зрительскую аудиторию. В результате любовные переживание пожилого эстета и его подруги выглядят так же примитивно и скучно, как "Госпожа Бовари" в школьном конспекте. Плох или хорош роман вечного нобелевского кандидата Филипа Рота "Умирающее животное", но вот диалоги в сценарии, написанном по нему Николасом Мейером и Филипом Ротом, не отличаются оригинальностью. Особенно в русском дубляже, где рафинированная парочка, поэт и культуролог, объясняются примерно так: "Наши отношения с ней напоминают американские горки" — "Помни, что любой подъем когда-то заканчивается!" Представляя же друга на поэтическом вечере, Дэвид произносит и впрямь незабываемую фразу: "Язык стиха Джорджа передает мужественные движения его бескорыстной души".
Слегка адаптированной выглядит и актерская игра. У Бена Кингсли, когда он смотрит на объект своей страсти, такой испуганный взгляд, будто красавица вот-вот всадит в него свои крупные зубы. Зря он боится: Пенелопа Крус одинаково мила и спокойна во всех кадрах. Лучше всего режиссеру удаются бессловесные сцены — например, когда Консуэла, закрыв глаза, тихонько поводит плечами под Бетховена или беззвучно шевелит губами на фоне океана, а слова уносит шум прибоя, или когда в финале охваченный горем Дэвид застывает черным пятном в пестрой нью-йоркской толпе — звук выключается, а кадр так и просится в рамку.
Подозревая, что для настоящего артхауса этого недостаточно, режиссер пришпоривает застывшее действие, обрушив на Дэвида много разных испытаний. Друга-поэта разбивает паралич, а открытый финал истории с подругой на больничной койке дает зрителю возможность облиться слезами и поразмышлять о том, как скоротечно цветение любой страсти. Скажем прямо: режиссер и сценаристы попросту спекулируют зрительскими эмоциями, призывая на помощь вялому сюжету одну из самых тяжелых фобий современного человека — старость, болезнь, смерть. Однако у них есть одно смягчающее обстоятельство: живыми, способными вызывать сострадание, герои фильма выглядят только перед лицом смерти.