Репортаж
Сегодня в Пекине открываются Олимпийские игры. А вчера корреспондент "Ъ" АЛЕКСЕЙ Ъ-ДОСПЕХОВ посмотрел, как выглядит за сутки до открытия Олимпиады ее столица, и различил, несмотря на густой туман, признаки того, что она к ней готова.
В предолимпийском Пекине многое вызывает удивление незнакомого с китайскими реалиями человека. Например, одно отличие нынешней Олимпиады от предыдущей, которое сразу же бросается в глаза в буквальном смысле слова. В Пекине сейчас такая же, как в Афинах четыре года назад, жара — тридцать с лишним градусов, но совершенно не видно солнца. Справиться со смогом не помогла и остановка большинства промышленных предприятий — испарения все равно висят над городом. Даже над Олимпийским парком, инфраструктурным ядром этих Игр, хотя расположен он в районе пятого кольца — по московским меркам это около МКАД.
Говорят, что на прошлой неделе сразу три дня из семи были ясными. А еще говорят, что сегодня — ради церемонии открытия — со смогом тоже что-то должны сделать. Верится в это с трудом. Афины были огромной сауной, Пекин пока — колоссальных размеров хаммам.
Вчера в девять утра его паром была окутана площадь Тяньаньмэнь с разнообразившей ради Олимпиады ее традиционный вид скульптурной композицией в виде карабкающихся наверх смешных (такое впечатление, что срисованы они с бродящего по казино после передоза Джонни Деппа в фильме "Страх и ненависть в Лас-Вегасе") фигурок спортсменов, под которыми написан олимпийский лозунг: "One World. One Dream" ("Один мир. Одна мечта"). В часе езды от Тяньаньмэнь тонул в этом пару 91-тысячный Национальный стадион, на котором пройдут церемонии открытия и закрытия, а также соревнования по легкой атлетике,— его очертания можно было различить с расстояния в лучшем случае метров в триста. Если отойти чуть подальше, он буквально исчезал в душном тумане.
Знакомый американский фотограф Дэвид Юлитт чертыхался, направляя фотокамеру на арену: "Понимаешь, я живу в Лос-Анджелесе, но ни у себя, ни даже в Лондоне с таким не сталкивался". Из-за смога у него никак не получался четкий снимок спроектированной швейцарцами Жаком Эрцогом и Пьером де Мероном арены — получался какой-то сплошной сюрреализм. А ему заказали именно четкий — чтобы различимы были все эти хитрые переплетения десятков стальных балок, из которых он свит и из-за которых получил полуофициальное и гораздо чаще, чем официальное, употребляемое название "Птичье гнездо". Он действительно похож на гнездо, свитое стометровой длины птицей, и действительно производит шокирующее впечатление. Если в Китае хотели потрясти своим главным стадионом мир, они этого обязательно добьются.
Неподалеку от Дэвида Юлитта тем же самым — фотографированием "Птичьего гнезда" — занимались, расположившись по периметру ограждения, около сотни китайцев с "мыльницами" в руках. К стадиону и в Олимпийский парк вообще никого без специальных аккредитаций не пускали. Более того, по два полицейских (один обязательно по стойке "смирно" и с абсолютно каменным лицом) охраняли и каждый из входов в "Гнездо". Внутрь нельзя было попасть даже имея аккредитацию.
Зато свободно пропускали в Национальный плавательный центр. Тоже неординарное сооружение — прямоугольник, сложенный как бы из небесно-голубых пчелиных сот или волн. Издалека вроде бы его стены должны походить на слегка волнующуюся водную гладь, но вчера из-за тумана так это или нет проверить было невозможно. Впрочем, в любом случае и эта арена тянула на пять баллов в смысле креативности.
Внутри плавательного центра вовсю шли тренировки — занимались пловцы и прыгуны в воду. А на трибунах помимо журналистов сидела большая группа молоденьких китайских девушек — кажется, сотрудниц оргкомитета, которых кто-то из местных провел сюда, чтобы смогли посмотреть на тех, кто через несколько дней будет здесь соревноваться. Смотрели девушки в одну сторону. Правая половина — бассейн для плавания вместе со сборными России, Германии и Голландии, в составах которых несколько потенциальных медалистов,— для них не существовала. Существовала исключительно левая — с прыгунами в воду. В любой другой стране было бы наоборот, но не в Китае, где прыжки в воду — культ.
Из прохлады Национального плавательного центра наружу — в пекинскую парилку — выбираться не хотелось, но пришлось. Хотя бы чтобы взглянуть на расположившийся по соседству Национальный закрытый стадион (это, например, гимнастика) и фехтовальный зал. Оба тоже были хороши и смотрелись, так скажем, солидно. Фехтовальщикам, привыкшим к спартанским условиям, внутри такой арены состязаться, может, никогда и не доводилось.
Контраст с Атлантой 1996 года, Сиднеем 2000-го и Афинами 2004-го поразителен. Организаторы трех последних Олимпиад, формально следуя рекомендациям Международного олимпийского комитета не раздувать бюджет, возводили для некоторых видов спорта непритязательные, иногда просто разборные времянки. Китайцам, похоже, на все рекомендации было наплевать, и они возвели настоящие стадионы.
Теннисный центр с шикарным центральным кортом, находящийся, как и стадионы для стрельбы из лука и хоккея на траве, в паре километров от "Птичьего гнезда", стал этому лишним доказательством. Там, где вчера около полудня играли тренировочный матч французы Поль-Анри Матье и Гэль Монфиль, нетрудно было представить играющимся и финал турнира Большого шлема — еще были бы зрители на трибунах. А большой теннис, между прочим, в Китае, несмотря на прогресс, до уровня тенниса настольного еще, мягко говоря, недотягивает.
Между центральным кортом и хоккейной ареной я встретил мечущегося в панике от одной стороны улицы к другой английского журналиста Мэттью Гордона Брауна. Он искал, где останавливается "шаттл" в обратном направлении — до главного пресс-центра, каждый из стоящих олимпийских волонтеров старался ему помочь: "Один показывает, что он останавливается тут, другой — что надо возвращаться назад. И никто не говорит по-английски. Никто! А мне нужно срочно в пресс-центр..." По лицу Брауна в тот момент, когда он наконец обнаружил остановку и сидящую возле нее на стульчике девушку, сносно изъясняющуюся на английском, можно было понять, что это такое — настоящее счастье.
Это было, надо сказать, очень благородно со стороны китайцев — сосредоточить столько стадионов, "закрывающих" ключевые виды, практически в одном месте. Пугают и пекинские расстояния (это не Атланта, не Сидней и не Афины), и тот факт, что иностранными языками владеют единицы.
Один российский спортивный чиновник рассказал мне, как на днях изумился, когда в ответ на вопрос, знает ли он английский, таксист бодро ответил: "Yes!" Тогда чиновник спросил его, знает ли он, как проехать к гостинице Grand Hyatt. Таксист ответил: "Yes!" Чиновник изумился еще раз — он привык, что обычно в такси от него требовали показать, как пишется название места на китайском. "Я решил, что это какой-то особенный таксист,— смеялся он, вспоминая этот случай.— Но для того, чтобы окончательно убедиться, что он такой, поинтересовался, сколько времени займет дорога. Догадайтесь, что он сказал? "Yes!"".
Однако помимо незнания иностранных языков китайцы удивляют ведь и кое-чем другим — готовностью в лепешку расшибиться, но помочь. Если кто-то не способен справиться с проблемой в одиночку, он позовет еще пятерых.
Полгода учившая в Москве русский Хуань Чанлянь, выслушав пустяковую просьбу — показать, где находится ближайшая станция метро, 15 минут объясняла все особенности пекинской подземки. Она, кажется, могла рассказывать о них и рисовать на бумаге схемы вечно. "А вот скажите, что означает эта Олимпиада для Китая и его граждан?" — прервал я ее активность. С Хуань Чанлянь, увидевшей, что я собираюсь записывать ее слова, произошла какая-то фантастическая метаморфоза. Она моментально приняла примерно ту же стойку, в которой охраняют покой "Птичьего гнезда" солдаты китайской армии. "Все китайцы очень рады, что у нас в стране пройдут двадцать девятые Олимпийские игры. Олимпийские игры — это большой праздник. Все китайцы очень рады видеть много туристов у себя дома..." — "Но вот скажите, Пекин благодаря Олимпиаде сильно изменился?" — попытался остановить я этот поток, видимо, заранее наизусть заученных и одобренных кем-то фраз. Не вышло. "Да, Пекин изменился. Он становится все прекраснее и прекраснее... Ой,— вдруг спохватилась Хуань Чанлянь, словно выдала что-то уже лишнее.— Я лучше позову вам одного молодого человека. Он тоже говорит по-русски".
Молодого человека звали У Сяодон. Он сказал, что неплохо говорит по-русски, потому что вообще-то жил раньше в провинции Хэйлунцзян, у границы с Россией. "Что значит для нас Олимпиада? — переспросил У Сяодон.— Это прежде всего большой праздник..." — "Ну, пожалуйста, хватит! — перебил я его.— Мне же просто хочется узнать: чего вы в Китае ждете от Олимпиады? Вот чем для вас лично она важна?" И он почему-то расслабился: "Для меня? Во-первых, я смогу посмотреть футбол, баскетбол и как выступает наш бегун-барьерист Лю Сянь. О, вы тоже его знаете?! Во-вторых, мне и правда очень приятно видеть, как Пекин меняется. Я три года назад приехал сюда, и никакого Национального стадиона еще не было. А еще за эти три года стала гораздо лучше ситуация с транспортом и экологией. А еще мне хотелось бы, чтобы благодаря Олимпиаде изменились сами пекинцы. Я слышал, что в Москве люди свысока смотрят на тех, кто приезжает в столицу издалека. В Пекине тоже. Так вот, я уверен, что Олимпиада может сделать людей добрее. А я сделаю все, чтобы она прошла хорошо".
Он посмотрел на меня, будто еще сомневаясь, поверил ли я в его искренность. Не поверить было сложно.