Фестиваль
В Авиньоне завершился 62-й Международный театральный фестиваль. Его главным событием стал триптих по мотивам "Божественной комедии" Данте, созданный приглашенным художественным руководителем фестиваля Ромео Кастеллуччи. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Триптих Ромео Кастеллуччи состоит из частей, названия которых, как несложно предположить — "Ад", "Чистилище" и "Рай". Хотя фестиваль и открылся "Адом" (см. "Ъ" от 15 июля), последовательности, отвечающей каноническому маршруту человеческих душ в загробном мире, фестивальная программа не предполагала. Многие зрители составляли свой график так, что попадали сначала в "Рай", потом в "Ад" и только потом в "Чистилище". Разумеется, ни одна из частей не отвечала фольклорным представлениям о подразделениях того света, и связующие внутренние нити триптиха Ромео Кастеллуччи понять было дано далеко не сразу. Кому-то, кстати, вообще не досталось билетов на особо дефицитное "Чистилище", кто-то пожертвовал "Раем", испугавшись необходимости ждать два часа на жаре.
В авиньонский "Рай" зрители попадали в порядке живой очереди. Инсталляция, развернутая господином Кастеллуччи в бывшем храме селестинов, была рассчитана всего на шесть-семь человек. Группы впускали в "Рай" всего минуты на три. В небольшой черной комнате обнаруживалось круглое окно диаметром не более полутора метров. Оно начиналось от пола, и чтобы заглянуть в него, приходилось сгибаться в три погибели, садиться на корточки или вовсе садиться на пол. Взгляду открывалось залитое голубоватым светом, безлюдное и дышащее влагой пространство церкви, в глубине которой стоял обгоревший черный рояль. Картина сразу поражала красотой и печалью. Однако самое сильное ощущение я пережил не от самой картины, а от капель воды. Раз в полминуты на окно сбоку налетало огромное черное полотнище. Чавкнув своим крылом о мокрый каменный пол церкви, оно выбрасывало несколько капель влаги в разгоряченные ожиданием на жаре лица зрителей.
"Рай — это место бессилья" — вряд ли, конечно, Ромео Кастеллуччи вдохновлялся строчкой из Иосифа Бродского, но ощущение от его "Рая" ею очень точно описывается. Не вожделенный "парадиз", не обитель праведников, не сад вечного покоя, а жутковато-грустная и влажная пустота, в которой с замиранием сердца ждешь Люциферова черного знамени. Рояль открыт, но "адский" огонь сожрал его еще в первой части трилогии, на сцене Папского дворца, и теперь, в раю, он замолчал навсегда. Именно этот музыкальный инструмент стал для Ромео Кастеллуччи одним из ключевых образов его "Божественной комедии". В курдонере этот рояль, объятый пламенем, смотрелся почти что произведением современного искусства. В "Раю" стал знаком вечного безмолвия и забвения. В "Чистилище" выступил свидетелем ужасного преступления.
Вторая часть трилогии была самой красивой и изощренной с точки зрения театральной формы, самой противоречивой и самой сложной не только для толкования, но и для описания. В первой ее половине зрители наблюдали за вроде бы бытовыми картинами жизни обычной буржуазной семьи. Полупрозрачный занавес скрывает, вернее, открывает натуралистически воспроизведенный интерьер современной квартиры, в которой живет обычное семейство — мать, сын и отец. Минуты тянутся бессобытийно: сын приходит из школы, потом возвращается с работы отец, мать накрывает ему ужин... В титрах, которые расположены над сценой, короткие диалоги и суть вроде бы незначительных сцен воспроизведены косвенной речью, причем все трое героев названы не именами и не семейными ролями, а звездами (как тут не вспомнить, что в "Аду" телемониторы в окнах Папского дворца выстраивались в слово "звезды").
Понятно, что мнимое спокойствие этой жизни чревато чем-то страшным. И страшное приходит: где-то за сценой отец в приступе какой-то безумной болезни насилует сына — мы не видим этой сцены, только слышим крики и ругательства, после чего отец, разум которого постепенно просветляется, возвращается в комнату и открывает рояль, а мальчик-жертва успокаивает своего мучителя. Некоторые зрители, не выдержав сцены, сделанной господином Кастеллуччи с отстраненной холодностью, уходят. Они не видят божественной красоты разноцветное видение, разворачивающееся перед глазами мальчика, за круглым, как в "Раю", но очень большим окном — словно незабываемый парад-алле растений причудливой формы. Они не видят странного танца двух мужчин, который можно трактовать как танец искупления, а можно — как танец мести. Наконец, они не видят огромного круга-линзы, который постепенно, изнутри, заполняется зловещими завихрениями густой черной жидкости,— чернота (привет "райскому" знамени) поглощает весь круг, и "Чистилище" завершается чем-то вроде явления черного солнца. Или картины солнечного затмения.
Можно не сомневаться, что нынешний авиньонский триптих Ромео Кастеллуччи войдет в историю мирового театра, будет еще неоднократно описан и осмыслен очевидцами как философское и трагическое высказывание великого художника и режиссера. Как мне кажется, первая часть трилогии — это "Чистилище", где показан ужас земных страданий человека, его частные, домашние (не случайно, этот спектакль идет в замкнутом пространстве) попытки искупления и осмысления своих страданий. Вторая часть — "Ад", где под открытым небом показано словно все человечество, сценически очерчен круг бытия, жизни и смерти, В "Аду" Ромео Кастеллуччи размышляет о роли искусства как главного проявления смелости — но и бессилия — человека. Про "Рай" уже сказано. В сущности, можно и не смотреть больше никаких спектаклей. Но ведь через год наверняка состоится следующий Авиньонский фестиваль — ад, куда позволено временно скрыться из чистилища.