Премьера
В Музыкальном театре под руководством Геннадия Чихачева сыграли премьеру спектакля "Бесприданница". Пьеса Александра Островского стараниями композитора Александра Кулыгина превратилась в "русский мюзикл". Национальная принадлежность постановки не вызвала сомнений у МАРИНЫ Ъ-ШИМАДИНОЙ.
"Бесприданница" Александра Кулыгина завершает его трилогию по пьесам русского классика, в которую входит музыкальная комедия "Женитьба Бальзаминова" и оперетта "Без вины виноватые", также поставленные в театре Чихачева. То, что все три произведения написаны в разных музыкальных жанрах,— предмет гордости композитора и режиссера: первый имеет возможность продемонстрировать публике избирательный подход к материалу, а второй — мастерство актеров, умеющих работать в разных вокальных техниках.
С тем, что "Бесприданница" — хорошая основа именно для мюзикла, нельзя не согласиться. Тут есть и красивая любовная история, и колорит богатого купеческого города, и настоящий драматизм, противопоказанный прочим легким жанрам. Но самое главное, музыка заложена в самой пьесе Островского: тут и романсы Ларисы Огудаловой, и цыганские пляски, и народные песни, которые не звучат напрямую, но будто разлиты в ее волжской атмосфере. Александр Кулыгин и сделал лейтмотивом своего мюзикла тему Волги: неспешная, распевная мелодия написана им в духе репертуара Людмилы Зыкиной и настраивает на фольклорный лад. Но Геннадий Чихачев принимает эту установку чересчур прямолинейно. Определение "русский мюзикл" он произносит с ударением на первом слове и всячески пытается подчеркнуть его национальную самобытность, доходя порой до крайностей.
Если сравнивать эту постановку с "Бесприданницей" Петра Фоменко, которой открылся прошедший сезон, разница между этими спектаклями как между сепией стилизованной под старину фотографии и ярмарочной хохломой. В "Мастерской" с пьесы Островского намеренно сняли лак, приглушили краски и интонации, чтобы заново внимательно вчитаться в текст, а у Геннадия Чихачева, наоборот, поддали жару, увеличили яркость и насыщенность цвета. Получилась картинка-загляденье: пышные платья дам, пестрые цыганские платки, нелепый пронзительно-синий костюм Карандышева, расшитый блестками наряд богача Кнурова и, конечно, белоснежная щегольская тройка красавца Паратова. В основе сценографии суконно-посконные русские символы — пузатые самовары и медведи, один в виде шкуры, другой как скульптурная композиция в фонтане. Работники кофейни обуты натурально в лапти, что вносит особую изюминку в исполняемый ими канкан. "Лучше всех танцует тот, кто выше ногу задерет",— распевают молодые люди, ловко балансируя сковородками вместо вееров.
Спектакль Геннадия Чихачева поражает своей прямо-таки святой простотой: хор грянет песнь про Волгу — и вот она, мать-река, на занавесе-экране, и пароходики по ней бегут настоящие. Стоит купцам посмеяться над экипажем Карандышева — и вот по узенькому проходу катит повозка, запряженная кучером с лошадиной головой в натуральную величину, пусть и публика повеселится. А если уж начали плясать цыгане — маленький зал театра начинает ходить ходуном. Вполне вероятно, режиссер хотел таким образом пошутить над расхожими постановочными приемами, применяемыми обычно к Островскому, но удельная масса пародируемых штампов оказалась слишком велика и превратила спектакль в совсем уж грубый лубок.