История Янки Дягилевой в фильме «На тебе сошелся клином белый свет»

В прокате — фильм Игоря Поплаухина «На тебе сошелся клином белый свет», антибайопик последней звезды русского рок-андерграунда Янки Дягилевой, утонувшей под Новосибирском в мае 1991 года в возрасте 24 лет при так и не выясненных обстоятельствах. Михаилу Трофименкову, отнюдь не фанатику почвенного сибирского панка, после просмотра стало тем не менее обидно за Янку.

Игорь Поплаухин снял фильм для тех, кто умеет читать. Точнее говоря, для тех, кто прочитает вступительный титр к фильму. Дескать, Янка, певица, пропала, погибла, и этот фильм — хроника ее последних дней. Иначе, без этого титра, понять, что происходит, точнее говоря, не происходит на экране, было бы просто невозможно.

Ну да, ну да, «Последние дни» — так назывался великолепный фильм Гаса Ван Сента (2005), посвященный предсмертному томлению другой рок-иконы — Курта Кобейна. И Поплаухин слепо, прямолинейно копирует эстетику Ван Сента, стараясь воспроизвести атмосферу бессобытийности, беременной трагедией. Когда любая мелочь — да хотя бы визит почтальона — воспринимается как зловещее знамение. Но для того чтобы достичь того градуса напряженного предчувствия беды, которого добился Ван Сент в «Последних днях», надо, увы, быть Ван Сентом.

Итак, что мы видим на экране в «На тебе сошелся клином белый свет». Полтора часа — а кажется, что и все три — по экрану бродит какая-то рыжая девушка по имени Яна (Кира Пиевская). Большую часть времени бродит она с тоскливым выражением лица, очевидно, обозначающим предельное экзистенциальное разочарование в окружающей действительности. Разочарования, которое погонит ее в финале с невнятной семейной вечеринки в холодные воды сибирской реки, где она примет, прежде чем утонуть, классическую позу Офелии с картины прерафаэлита Джона Эверетта Миллеса.

Безрадостно-живописно она ловит руками солнечный луч или капли дождя на полиэтиленовой пленке. Поднимает, как невыносимый груз, нормальный шланг, на который смотрит, как на ядовитую змею. В ее устах самая невинная фраза «А у нас тут шашлыки» звучит как кошмарная реплика сумасшедшей мамы маньяка из «Груза 200» Алексея Балабанова: «Мухи у нас».

Иногда, впрочем, Яна меняет беспричинно тоскливое выражение лица на столь же беспричинно веселое. И тогда она пускается бегать по дачным комнатам или по лесу, обниматься с подругой Катей (Екатерина Ермишина), с которой без видимых причин поссорится. Или, хохоча, втирать в волосы сводного брата Сергея (Георгий Кудренко) краску для волос. Сейчас, дескать, я из тебя пепельного блондина сделаю.

Шутка, впрочем, звучит вполне зловеще, если знать, что везут с собой на дачу Яна и Сергей. А везут они прах друга и, очевидно, любовника Яны, скончавшегося от передозировки каких-то таблетосов на ее концерте. Это, кстати, едва ли не единственный эпизод, из которого можно понять, что Яна — певица. Да и то прямо на сцене у нее пропадает голос. Что было бы крайне неприятно, если бы Яна пела тот яростный сибирский рок — «Медведь выходит на охоту душить собак»,— который пела реальная Янка Дягилева. Но с экрана она выдает что-то невнятное, этакий эмбиент, для которого наличие голоса, кажется, и не обязательно.

Вокруг некоей Яны кружатся некие персонажи, чьи связи с ней определить удается далеко не сразу. Вот Катя, например. Это подруга или такая моложавая мама? Так мама, что проскальзывает в разговоре, умерла. Значит, подруга. Тогда красивая седая женщина — мачеха. А очкарик в шляпе, возмущающийся, что Яна фамильярно называет его Стасиком,— это ее отец, выдающий загадочную даже по меркам фильма истину: «Высоты бояться — в лес не ходить». А Сергей, ага, сводный брат. А лысый гопник с перебитым носом (Максим Козлов) — это типа Егор Летов, на которого актер похож еще меньше, чем Яна на Янку?

У всех у них есть одна общая и невыносимая черта — страсть рассказывать свои сны или фантасмагорические детские воспоминания. О колдунах-цыганах, пробиравшихся по ночам в дом, чтобы рассыпать на столе соль и воткнуть в матрасы иголки. О шаровой молнии, застрявшей в проводах. О том, как мертвая бабушка ищет свой паспорт. О какой-то странной собаке. Возникает ощущение, что полтора часа ты провел в обществе тихих сумасшедших, чьи тяжелые гены угробили тишайшую Яну.

Что осталось за кадром? Да практически все и осталось, начиная со времени действия. Весна 1991-го — дикая, бурлящая панк-эпоха, символами которой были и Янка, и Летов. Это мы, столичные мальчики и девочки, питались манерными «Аквариумом» и «Кино». А в Сибири медведи душили собак. Экранное бездействие может быть датировано любым периодом от 1970-х до 2020-х, настолько оно лишено любой конкретики. Отсутствует сама Янка: в экранной девушке незаметно ни малейшего проявления хоть какой-то искры божьей — только тихая шизофрения. Отсутствует среда, в которой она варилась и которая, как это всегда бывает с рок-музыкантами, отчасти повинна в ее гибели. Хорошо хоть на финальных титрах прозвучит голос Янки — настоящий голос: «А ты кидай, кидай свои слова в мою прорубь». Но, прозвучав, он лишь подчеркнет трагический разрыв между реальной судьбой и талантом и их экранным не-воплощением.