Завершился премьерный показ «Кольца нибелунга» в постановке Дмитрия Чернякова

Вагнеровское «Кольцо нибелунга» в постановке Дмитрия Чернякова и под музыкальным руководством Кристиана Тилемана в берлинской Staatsoper Unter den Linden стало событием, которое запомнится надолго. Впервые за сорок лет, со времени знаменитого «Кольца» Геца Фридриха в Deutsche Oper, в Берлине поставили тетралогию, которая воспринимается как масштабное высказывание о современном человеке, времени и важнейшей во все времена проблеме свободы воли. О последней части оперного цикла — «Гибели богов» — рассказывает Гюляра Садых-заде.

В последней части вагнеровской тетралогии смерть героя влечет за собою вселенскую катастрофу: от искр погребального костра, взмывающих к небу, загорается Валгалла, обложенная вязанками дров (все, что осталось от Мирового Древа — священного ясеня). В мировом пожаре сгорает все сущее — и начинается новый цикл творения мироздания. Здесь Вагнер совершенно сознательно сближает мифологию «Кольца» с учением Упанишад о цикличности созидания и разрушения миров.

В спектакле Дмитрия Чернякова пожара нет, как нет и погребального костра Зигфрида, на который восходит любящая Брунгильда (Аня Кампе), жаждущая воссоединиться с возлюбленным. Вместо костра в финале мы видим черное, лишенное примет времени и места пространство сцены, и наконец понимаем, что в системе координат черняковского «Кольца» безвидность, пустота и вневременность есть метафора свободы.

Брунгильда наконец-то свободна: свободна от анфилад и залов герметичного научно-исследовательского центра «Ясень», годами подменявшего для его обитателей настоящий мир; от бесконечного эксперимента над человеческой природой; от диктата и опеки отца Вотана; от прихотей мужчин, игрушкой которых она стала по воле того же Вотана — директора института. Она идет по пустой сцене с дорожной сумкой в руках, которую некогда вручила своему возлюбленному Зигфриду, весело снаряжая его в путешествие по Рейну. Ее мать Эрда в отдалении безмолвно следит за дочерью, держа в руках фигурку Лесной птички. А в глубине сцены медленно плывут строки, которые Вагнер так и не использовал в окончательном варианте либретто: «Я ухожу из дома мечты; я бегу от безумия навсегда. Я закрываю за собой открытые врата Вечного становления».

Цель эксперимента не достигнута: после опытов над гномом Альберихом и двумя поколениями собственных потомков, Зигмундом и Зигфридом, Вотану так и не удалось вывести устойчивый вид «человека свободного». Вся его жизненная и научная стратегия терпит сокрушительное поражение. И он, вконец одряхлевший, печально смотрит на распростертого на медицинской каталке внука, который лишь недолго, пока длилась его искренняя любовь к Брунгильде, был по-настоящему свободен.

В последней части «Кольца» Черняков выводит на сцену главных героев тетралогии, даже тех, появление которых Вагнером в финале не предусмотрено: в «Гибели богов», согласно либретто, боги присутствуют незримо, только как обреченные наблюдатели, окончательно отказавшиеся от деятельного участия в жизни людей.

Появление Вотана в ключевых сценах финала — во время скорбного Траурного марша, проведенного Кристианом Тилеманом с такой патетикой и риторичностью, что горло схватывало спазмом,— сообщило неожиданно жалостный смысл сцене оплакивания героя. Потому что его оплакивал родной дедушка, застывший у изголовья как немое воплощение скорби; великая Эрда, прабогиня и мать Брунгильды, тоже явилась из недр земли, очнувшись от вековечного сна, чтобы почтить героя.

Зигфрида убил полугном Хаген (могучий и статный Мика Карес) — злобный властный манипулятор, фактический руководитель НИИ «Ясень»; убил не на охоте, но в спортзале, где сотрудники отдыхали после матча по баскетболу. Предательский удар в спину нанесен острием флагштока, который висел на стене,— сразу было ясно, что этот флагшток тут висит неспроста. Вся сцена, подводящая к убийству, решена психологически точно, с огромным нарастанием напряжения: Зигфрид, рассказывая о том, как он убил дракона и заполучил кольцо, вспоминает, что пела ему Лесная птичка, и последовательно, шаг за шагом, подвигается в воспоминаниях к тому моменту, когда она прощебетала ему о прекрасной деве-воительнице, которая спит на волшебной скале, окруженная пламенем. Удар настигает Зигфрида в момент, когда к нему возвращается память о Брунгильде и его истинной любви. Андреас Шагер сыграл и спел этот момент совершенно потрясающе: его предсмертный вскрик, его ужас и раскаяние, то, как он из последних сил открывает одну дверь, потом вторую, чтобы успеть найти Брунгильду и объясниться с нею,— один из важнейших моментов не только роли, но всей тетралогии. Но силы иссякают, и Зигфрид падает в той самой стресс-лаборатории, где некогда пытали Альбериха. И где его самого совсем недавно обследовали три девушки-лаборантки (русалки, Дочери Рейна), с милыми шутками-прибаутками выпрашивая у него то самое кольцо.

В этот момент Траурный марш звучит у Тилемана так величественно и обреченно, что понимаешь: вот теперь все. Эта музыка, с неотвратимо обрушивающимися трезвучиями до-минора, ударами литавр и гулкими басами,— скорбный реквием не только по герою, но по целому миру, которому не суждено более существовать.

Оба знаменитых симфонических эпизода — «Путешествие Зигфрида по Рейну», когда герой отправляется на лодке от «Скалы Брунгильды» вниз по реке и достигает владений Гибихунгов, и тот же Траурный марш — были сыграны практически эталонно, с фантастической четкостью, ритмической и тембровой ясностью, когда слышно все до последней ноты. Честно говоря, без Кристиана Тилемана и оркестра Staatsoper черняковское «Кольцо» потеряло бы как минимум половину своей убедительности. Потому что музыкальные события, происходящие в оркестровой яме, оказывались не менее, а может, и более важны, чем происходящее на сцене.