Спектакль Дмитрия Крымова в Музее Москвы

В рамках «Недели памяти жертв холокоста», организованной Российским еврейским конгрессом, показали спектакль Дмитрия Крымова «Двое» — совместный проект продюсера Леонида Робермана и Музея Москвы. Сатирический апокриф о том, какой могла быть встреча великого трагика Соломона Михоэлса и великого комика Чарли Чаплина, посмотрела Алла Шендерова.

Вы слыхали: открылся еврейский камерный театр! Да? И сколько там камер? Этот старый советский анекдот не упоминается в спектакле «Двое», но суть истории передает точно. Как обычно, Крымов предельно театрализует, даже «циркизует» действие. Кстати, фильм под названием «Цирк» есть в фильмографии обоих актеров, Чаплина и Михоэлса, и творческие параллели на этом не заканчиваются.

Этим двум явно было о чем поговорить, но, по официальным данным, встретившись в Нью-Йорке в 1943-м, они обменялись лишь парой фраз. Крымов решил дать им еще один шанс.

Исторический факт: сделав Михоэлса главой Антифашистского еврейского комитета (АЕК), Сталин отправил актера в Америку — поторопить союзников с открытием второго фронта и собрать деньги с евреев всего мира на борьбу с фашизмом.

Двухметровой куклой Михоэлса (режиссер по куклам — Максим Кустов) сначала управляют четыре кукловода. Такую же огромную куклу Чаплина водят пять актрис, причем эта кукла норовит положить лапу кому-то на ягодицу. Пока Михоэлс сидит в приемной Сталина, роняя от растерянности шляпу, кукла Чаплин лежит на диване, просматривая собственные фильмы.

Главный кукловод тут, конечно, Сталин. Он в два счета разрушит уголок Чаплина, когда решит объяснить Михоэлсу, что значит слово «бомбить» («ты еврей, не понимаешь»), бомбить Сталин с вечно улыбающимся Поскребышевым (Дмитрий Северин) будут, как положено варварам: используя вместо бомбы голову античной статуи.

Ученица Крымова Анна Гребенникова оставила пространство провиантского склада почти пустым, сделав при подходе к зрительским рядам инсталляцию с квартиркой Чаплина, а в глубине — едва видный и оттого по-соц-артовски красивый кабинет вождя народов: зеленая лампа, красная карта СССР. Издали все это вызывает почти ностальгию, при приближении Сталина — омерзительно до тошноты. Замечательный актер Александр Кубанин играет его горбатым карликом и задорным паханом, чья речь также изъедена ругательствами, как лицо — экземой.

«Вот тебе письмо, засунь его себе в гамарджобу… не гомик, а комик… скажи ему, что нам нужны деньги. И не забудь главное: у нас нет антисемитизма…» — примерно так снаряжает он Михоэлса в Америку, на встречу с Чаплином.

Обращение к американцам написано на обороте от инструкции по применению вазелина; чекисты сдают экзамен на умение мочиться в кадку с пальмой с расстояния 10 м; во время беседы Чаплина с Михоэлсом Сталин норовит возникнуть из ниоткуда, громко испортить воздух, обозвать мандарины «говном» и дематериализоваться вновь.

Пятым кукловодом — головой Михоэлса — становится Максим Виторган, головой Чаплина — Роза Хайруллина. Крымов — он тут и режиссер, и, видимо, автор текста — сочетает нарочитую грубость с внезапной, из воздуха сотканной утонченностью. Можно сказать, что Виторган и Хайруллина играют сущности, или души героев, которые сначала общаются как испуганные дети на глазах у взрослых. Причем трагически застывшим выглядит комик Чаплин, повторяющий, какой дорогой в его квартире пол (кто-то из чекистов проливает кофе). Трагик же Михоэлс кажется наивным, жизнелюбивым дитятей, любующимся красивым тылом жены Чаплина, вытирающей пол. В общем, эти двое заняты довольно неполиткорректной по отношению к женщинам ерундой, слушают экзотическую птицу (певица Альбина Файрузова), меняются таблетками и пытаются смотреть советский фильм «Цирк» (из которого в СССР вырезали эпизод с Михоэлсом, поющим колыбельную на идиш), сматывая спутанную пленку руками. Временами все это кажется избыточным и лохматым. Пока не вспомнишь о реальных событиях.

Речи Михоэлса подействовали не только на американских евреев: деньги стали приходить со всего мира, русские дворяне просили прощения за былой антисемитизм и отдавали все — «чтобы нашу землю не топтал враг». Собранного хватило на 500 танков и 1000 самолетов, а сам образ СССР усилиями Михоэлса стал меняться. Как отблагодарил его Сталин? В 1948-м он велел убить его в автокатастрофе. А в 1952-м — расстрелять всех членов АЕК. Потому что «у нас нет антисемитизма». Если же чуть углубиться в историю, прочитав, например, как советские евреи умоляли Михоэлса помочь в создании еврейских дивизий — чтобы бить врага и развеять миф о том, что «евреи воюют в Ташкенте», станет ясно: спектакль «Двое» целомудренно касается темы, вокруг которой столько замалчивания, лжи и боли, что не подобрать слов. Впрочем, Крымов их почти подобрал.

В спектакле «Двое» есть две изумительные сцены: Хайруллина-Чаплин, играющая знаменитую сцену с цветком из «Огней большого города», и Виторган-Михоэлс, изображающий Лира над трупом Корделии. Чаплин тоже хочет стать трагиком, он просит объяснить, как Михоэлс это делает. Очень просто, говорит тот: «Увидел, что дочь мертва, удивился, потрогал — проверил, что мертвая. И засмеялся — потому что смех выше боли». Наверное, поэтому зал на спектакле Крымова то и дело смеется.