«Сверхзадача — выжить» в Музее истории Петербурга

В особняке Румянцева на Английской набережной, одном из филиалов Государственного музея истории Санкт-Петербурга, открылась выставка «Сверхзадача — выжить», рассказывающая о создании в 1943 году и первом десятилетии работы Воркутинского музыкально-драматического театра. Сюжет этот мог бы быть проходным, если бы не один факт: основная труппа театра состояла из заключенных артистов Воркутлага. Историю советского крепостного театра изучала Кира Долинина.

Пара юбилейных отсылок в описании выставки может смутить. Выставка описывается как «одно из центральных мероприятий Дней Республики Коми — в 2021 году Республика Коми отмечает 100-летие со дня образования», а также как передвижная выставка, истоки которой стоит искать в праздновании 75-летия Воркутинского театра (2019), когда выставка была впервые показана в Воркуте. Потом была Москва (Государственный центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина), сейчас — Петербург. Однако никакого «датского» пафоса в этой экспозиции нет и быть не может. Это тихий, но пронзительный рассказ о том, чего быть не должно, но что было и оставило скрупулезно собираемые сегодня потомками и историками следы.

К началу войны Воркутлаг, один из крупнейших исправительно-трудовых лагерей в СССР, насчитывал более 28 тыс. заключенных. На 1 января 1951 года их будет почти 73 тыс. Лагерь и поселение вольнонаемных за Полярным кругом, добыча угля и шахты, уголовники и политические (заключенные и каторжане), осужденные немцы, венгры, румыны, прибалты. «Срока огромные» — все больше 15 или 20 лет по 58-й, «контрреволюционной» статье плюс «шпионаж», германский плен, измена Родине и т. п. Все это «хозяйство» охраняли, управляли им, надзирали на работах, лечили больных вольнонаемные. Именно их «потребностям» пошли навстречу, когда приказом начальника Управления Воркутстроя НКВД СССР инженера-полковника Михаила Мальцева от 8 августа 1943 года был создан музыкально-драматический театр управления «Воркутстроя». Создан «в целях наилучшего обслуживания вольнонаемного населения Воркутинского угольного бассейна художественно-зрелищными мероприятиями».

«Обслуживали» по первому разряду, благо ГУЛАГ мог предоставить сотрудников любой квалификации. Главный режиссер? Пожалуйста, в Воркуте как раз сидит арестованный в должности главного режиссера самого Большого театра ученик Немировича-Данченко Борис Мордвинов. Певцы? Нет проблем, от певшего некогда с Шаляпиным баритона Большого театра Владимира Политковского до Бориса Дейнеки, в чьем исполнении середины 1930-х годов вся страна и в годы его заключения каждый день слушала по радио песню «Широка страна моя родная». Концертмейстеры, дирижеры, танцовщики, костюмеры? Воркутлаг в изобилии выплевывал из своих шахт нужных театру людей. Если кого-то не было в Воркуте — так лагерей по стране было предостаточно, чтобы удовлетворить самым строгим требованиям. Причем профессионализм этих специалистов был таков, что они восстанавливали по памяти клавиры и либретто, которых в Воркуте, понятно, не было. Театр начался 1 декабря 1943 года с «Сильвы» Кальмана и продолжился фонтаном веселящих и бравурных оперетт («Марица» и «Принцесса цирка»), комедией «Хозяйка гостиницы», операми («Севильский цирюльник», «Фауст», «Евгений Онегин»), мордвиновской инсценировкой повести Валентина Катаева «Шел солдат с фронта», трагедией Шиллера «Мария Стюарт», пьесами Островского («Бесприданница», «Лес», «Без вины виноватые», «Козьма Захарьич Минин-Сухорук», «Доходное место») и так далее.

Выставка рассказывает эту историю через документы, фотографии, афиши, рисунки. Инсталляция из колючей проволоки разделяет ее на «ад» и «рай», отсылающий к цитате из воспоминаний актера Александра Маркова, заключенного, который был взят в театр с тяжелейших общих работ в шахте: «Было ощущение, что я попал из ада в рай...» С одной стороны — рисунки заключенных, которым удалось сохранить свои зарисовки зэковского быта: изможденные лица, искореженные немыслимо тяжелой работой тела, безликие черные фигурки в ватниках с номерами, вышки, бараки, нары. С другой — опереточные каскады, кружева и воланы, стройные ножки, белозубые улыбки театральных див, мужчины в цилиндрах и фраках, молодцы-гусары. Комментарии тут почти не нужны — дух, как известно, дышит где хочет. И рабский труд в шарашках, в лагерных оркестрах, театрах, в камерах, где зэки спасались переводами классиков по памяти, учили друг друга языкам и точным наукам, писали стихи и монографии, рисовали, пели, тоже не был исключением из этого правила. Подобные театры спасали своих сотрудников от почти неминуемой смерти: им было чему улыбаться. Вот только нам, потомкам тех, кто сидел, и тех, кто охранял, негоже утешаться «радостью творчества» тех, кто и творил-то из-под палки. Свобода есть необходимое условие существования человека. Рабский труд не может быть использован в цивилизованном обществе. У истории много уроков, но мы зачастую не хотим их слышать. Все эти очевидные максимы зачем-то опять актуальны. А раз так, пусть история крепостного театра, возникшего через 80 лет после отмены крепостного права, будет тем уроком, который надо бы усвоить.