Открылся Чеховский фестиваль

В концертном зале «Зарядье» прошло открытие XV Международного театрального фестиваля им. А. П. Чехова. Первым номером фестивальной программы этого года стала оратория Гайдна «Сотворение мира» в сценической версии знаменитой каталонской труппы La Fura dels Baus. Рассказывает Сергей Ходнев.

По части академической музыки завершение московского сезона (постучим по дереву) производит впечатление едва ли не безоблачное: заграничные гастролеры — и солисты, и даже целые оркестры — появляются в столице, как кажется, бесперебойно. Но театр и театральный фестиваль — другое дело, и случай Чеховского фестиваля показывает, что до беззаботности на самом деле пока еще далеко. Фестиваль анонсировал некогда 12 спектаклей из 10 стран, но весной выяснилось, что из-за прихотливой динамики вируса в разных частях света (и из-за сопутствующих инструкций и запретов) программа под угрозой — далеко не везде эпидемические правила позволяют театрам готовить спектакли и везти их за тридевять земель.

Тем не менее фестиваль, вместо того чтобы сдаться перед лицом форс-мажорных обстоятельств и отмениться вовсе, оперативно поменял формат: значительная часть спектаклей перенесена теперь на конец августа и осень. Но кое-что осталось на своих местах. как, собственно, и торжественно открывшее Чеховский «Сотворение мира».

Представление это неновое, труппа Карлуша Падриссы La Fura dels Baus его впервые показала на фестивале в Экс-ан-Провансе еще четыре года назад и с тех пор многократно его адаптировала для все новых площадок по всему миру. И теперь, на сцене «Зарядья», бросалось в глаза неожиданное: жанровая промежуточность этого шоу. Не улично-цирковой спектакль (какими Падрисса и его коллеги прославились еще 1980-е), но и не опера в чистом виде, а таких La Fura dels Baus тоже поставила немало, и даже у нас в Мариинском испанцы в свое время выпустили «Троянцев» Берлиоза, а в Большой привозили из Мадрида «Возвышение и падение города Махагони» в их постановке.

Что до музыкальной стороны, не то что бы это был просто «саундтрек» и не то что бы без шоу в качестве подпорки она бы не состоялась: это совсем другой случай. Госоркестром имени Светланова дирижировал Хавьер Улисес Иллан, и даже притом что кое-где баланс звучал сыро, трактовка эта была вполне интересная — суховатая, объективная, но живая и неуловимо тяготевшая к аутентистским прочтениям Гайдна. Московский камерный хор Владимира Минина, которому пришлось участвовать в спектакле не только в виде обычного ораториального «хора-комментатора», но еще и на правах массовки, со своей прекрасной по гибкости и содержательности работе к этой трактовке очень хорошо подошел. Как и приглашенные солисты — баритон Тони Марсоль, тенор Довлет Нургельдыев и сопрано Альба Фернандес Кано: всем классицистский язык явно не в новинку.

Но что во всю эту музыку, для театра не предназначенную, привнести постановщику? «Сотворение мира» — оратория в духе генделевского «Мессии», никакой имманентной сценичности в ней нет; это поэма о семи днях творения, не более того. Но и не менее: сколько всякой компьютерной космогонии может намутить по такому случаю средний современный видеохудожник, лучше даже не воображать себе. В «Сотворении мира» La Fura dels Baus видеопроекций много, но они довольно сдержанные и по гамме (черно-белой), и по языку (абстрактно-геометричные паттерны по большей части). Все это проецировалось на несколько огромных вертикальных полотнищ, перемещавшихся по сцене вручную; шоу вообще не маскирует «кустарный» сценический труд, а, напротив, аппетитно его подчеркивает. Вот и полеты солистов, которые изображали гайдновских архангелов (закутанных в одеяния, сверкающие множеством лампочек), с легким скрежетом производил установленный на сцене кран с ручной лебедкой — трогательное напоминание о чудесах средневековых мистерий. Впрочем, помимо полетов, солистам приходилось нырять в огромный аквариум, хористам, наряженным в рубища,— изображать беженцев, а каждый из шести дней творения сопровождался проекцией текстового речекряка: то «существует множественность возможных миров и индивидуумов, разделенных с точки зрения времени и пространства», то «без идентичности не существует возможностей». Это проглатываешь раз, другой, все ожидая, что со временем появится какое-то настоящее «злато слово», но оно не появляется ни в проекциях, ни в сценическом тексте. Гайдновский творимый мир, где, как у Лейбница, все исключительно к лучшему,— тоже универсум наивный, но все же не до такой степени.